— Николай Григорьевич, ваша жизнь всегда была связана с велоспортом. Расскажите, с чего началась ваша история.
— Всё началось с сочинской гонки, которую мы наблюдали из окон школы №9 города Сочи.
— Вы родились в Сочи?
— Нет, я родился рядом с Байкалом.
Я родился рядом с Байкалом. Потом по состоянию здоровья отца мы переехали в Сочи, там я пошёл в школу. Наша школа в некотором роде знаменитая, она носила и носит имя писателя Николая Островского. Там учились космонавт Виталий Иванович Севастьянов, писатель-фантаст Сергей Павлов. Ну и я…
Потом по состоянию здоровья отца мы переехали в Сочи, там я пошёл в школу. Наша школа в некотором роде знаменитая, она носила и носит имя писателя Николая Островского. Там учились космонавт Виталий Иванович Севастьянов, писатель-фантаст Сергей Павлов. Ну и я…
— Чем привлекла вас та самая сочинская гонка?
— Это была настолько красивая гонка, что не захватить она просто не могла. Были этапы по 190 километров, ездили 18 человек, отбирались на чемпионат мира.
— Именно тогда появилось желание сесть на велосипед?
— Да. Тогда были прокатные пункты в Сочи, можно было утром за копейки взять велосипеды и поехать в Гагры или в Адлер. Дороги были не такие, как сейчас, намного извилистей, намного круче.
— А что потом?
— Потом ВУЗ, чемпионаты края, России, приглашение в Ленинградский институт физической культуры им. Лесгафта. Мы, кстати, вместе с Александром Анатольевичем Кузнецовым (заслуженный тренер СССР. — Прим «Чемпионат.com») заканчивали институт: он — педфак, я – спортфак. Так что мы, получается, параллельно начали. У нас была обычная студенческая жизнь, могли позвонить в два часа ночи, мы снимались и ехали на такси разгружать вагоны. Кстати, однажды мы с Кузнецовым установили рекорд: 60 тонн вместе с двумя товарищами разгрузили за два часа восемнадцать минут. Потом пути разошлись: Саша пошёл в «Локомотив», а я ушёл из велоспорта, отправился учиться на факультет космической медицины. Потом умерла мама, я вернулся в Сочи, опять сел на велосипед, стал работать тренером ДЮСШ. Случайная встреча с Виктором Арсеньевичем Капитоновым вернула меня в спорт и оставила в нём на 16 лет. Всё то, что сейчас есть, – это результат работы тех лет.
— Когда была создана команда «Альфа Люм»?
— Как раз именно в то время назрела острая проблема: атлеты, полные сил, в 25 лет уходили из спорта в никуда, и нужно было находить пути сохранения их в спорте. Решение могло быть только одно – профессиональное продолжение карьеры.
После пекинской Олимпиады руководство федерации велоспорта предложило взяться за молодёжь. Александр Михайлович Гусятников был очень настойчив, хотя для меня такое решение далось с трудом. Вот так я пришёл в «Катюшу». В «Катюше» были неплохие результаты, были материальные трудности, которые мы решили, были потенциально очень сильные ребята.
Именно в то время пришло решение о создании профессиональной команды. Нашли спонсора, так и родилась команда «Альфа Люм». Мы были делегированы в эту команду, я был ответственным с советской стороны, главный тренер был итальянцем. Первый успех – Дмитрий Конышев стал вторым на чемпионате мира. Если бы он не совершил джентльменского жеста, не уступил место, то стал бы чемпионом мира. А дальше… Дальше не стало Советского Союза. Для меня это была трагедия. К этому времени я уже успел «отравиться» спортом, к тому же нужно было дочь учить. Я остался в Италии, причём в лучшем клубе, поменял профессию. «Альфа Люм» распалась, Чмиль устроился в Бельгии, Конышева в Нидерланды пригласили. В 1995 году он позвал меня к себе в команду, я пошёл. Массажистом. Ответственности никакой, жил сам по себе, учил дочь.
После пекинской Олимпиады руководство федерации велоспорта предложило взяться за молодёжь. Александр Михайлович Гусятников был очень настойчив, хотя для меня такое решение далось с трудом. Вот так я пришёл в «Катюшу». В «Катюше» были неплохие результаты, были материальные трудности, которые мы решили, были потенциально очень сильные ребята, в первую очередь Тимофей Крицкий. Потом случилось его роковое падение, повлёкшее за собой двойной перелом. Я понимал, что будущего в этой команде у него нет, и пришёл к Чмилю. Андрей Анатольевич согласился взять Тимофея, но с условием, что перейдёт вся команда. Все пошли за мной, так и оказались в «Итере-Катюша».
— Тимофея считают «хрупким» гонщиком, он слишком часто «ломается».
— Если бы этим «считальщикам» перенести всё то, что перенёс он… Он по восемь часов в день работал, выполнял труднейшие упражнения, чтобы восстановить походку. Это боец, только бойцам такое покоряется. Если бы он был из другого теста, ни за что бы не восстановился. Он был у меня организатором, держал команду в руках. Сейчас Тимофей после операций с железом тренируется, в гонках постоянно в отрыве. Я другого мнения. Так считают только те, кто ничего не добился. Денис Меньшов, например, точно такое никогда бы не сказал.
— А что случилось с Денисом на «Тур де Франс»?
— Я с ним не разговаривал. Дениса последнее время преследовали травмы, проблемы со здоровьем. Видимо, не подошёл в должной форме к «Туру». Может, виновато его ошибочное старое утверждение, мол, подойду в процессе. Сейчас поменялось все, поменялась технология, надо идти в ногу со временем. Говорить однозначно я не берусь, но у меня язык не поворачивается упрекнуть его в том, что не выложился, не хотел.
Перед Олимпиадой хотели сделать наши советские велосипеды, пригласили конструктора Сухова из КБ, начали разработку, потом сказали, что не смогут, потому что миллиметры и микроны сразу же отражаются на позвоночнике. Нам давали под залог: будет результат, будут отчисления финансовые, потому что верили, что результат будет. Была селекция, дисциплина, много тренеров талантливых.
Он шёл как мог, без остатка. Бывает такая вещь, которую объяснить трудно. Я уверен, что он сам не смог понять, что с ним случилось. Конечно, превосходство Sky давило, обескураживало, но сломить его не должно было, мы же видели, что он сражался. А потом, я его не очень хорошо знаю. Я никогда не болел за него, но после того, как он надел российскую майку, что-то во мне произошло. Видимо, я очень хотел, чтобы он и мы выиграли. У каждого атлета бывает, как и у многих спортсменов: один год идёт, другой — нет. Как у Станислава Москвина (неоднократный чемпион мира и бронзовый призёр Олимпиады-1960 по велоспорту. — Прим. «Чемпионат.com») было, например: один год идёт у него, мы чемпионы мира, на следующий год хода нет – мы не чемпионы. Это спорт высших достижений, в нём всегда много неожиданностей.
— Как считаете, выступление Меньшова в Лондоне-2012 было обоснованным?
— Конечно, все же ехали. И Крис Фрум, и Брэдли Уиггинс, и Марк Кавендиш и Александр Винокуров, который доказал, что надо идти до конца. Оказалось так, что товарищи по команде встали по другую сторону. На Кавендиша работали и австрийцы и немцы, собратья по команде.
— Сколько в вашей жизни было Олимпиад?
— Со сборной – четыре. Я был тренером четыре олимпийских цикла.
— Какие Игры вспоминаете с особыми чувствами?
— Конечно, московские. Это был сон. Более красивой Олимпиады я не видел. Мы на закрытии сидели вместе с космонавтами, с Виктором Капитоновым (олимпийский чемпион по велоспорту. — Прим. «Чемпионат.com»), и все плакали, когда мишка улетал. Чувствовалась Олимпиада, к ней готовились не один год, было высочайшее ощущение ответственности. Но в то же время всё шло как по маслу. Хотели сделать наши советские велосипеды, пригласили конструктора из КБ Сухого, начали разработку, потом сказали, что не смогут, потому что миллиметры и микроны сразу же отражаются на позвоночнике. Нам давали под залог: будет результат, будут отчисления финансовые, потому что верили, что результат будет. Была селекция, дисциплина, много тренеров талантливых. На московской Олимпиаде работал не только я: был Владимир Соколов, сейчас он проректор Омского института, олимпийский чемпион 1972 года. Капитонов увеличил календарь до таких размеров, что гонщик внутри страны мог участвовать в 100-110 стартах. А сейчас 40 гонок еле-еле набирается. Потом были школы, школы олимпийского резерва, готовилась сборная команда, а вокруг готовилось ещё 600 человек. Мы делали старты, гонки «рублёвые».
— Почему «рублевые»?
— Нужно было проводить обязательные старты. У нас было несколько туров, критериумов. Чемпион страны определялся по сумме результатов трёх туров, каждую субботу тур, который, как правило, проводился в Сухуми. К этому старту привязывалось международное соревнование, групповая гонка, как правило. А промежуток в неделю был нужен для подготовки, договаривались для оплаты ГАИ и призового фонда, скидывались по рублю.
Например, приезжает харьковская команда — 12 человек, она 12 рублей сдаёт. Стартовали 400-500 гонщиков, вы не представляете, как мы рисковали, когда такое количество выходило на старт. Бывали завалы в 70 человек. Корова бежала вдоль дороги и вдруг на мост решила завернуть. Ей же всё равно, что гонка идёт – вышла на дорогу, и всё – завал. Накрапывал дождичек, начали тормозить, скорость невероятная, как пошли сыпаться. Никто, слава богу, не погиб. Только представить себе такой завал: лежит семьдесят человек, вся гонка, которая сейчас стартует. Все были едины, было согласие.
— В чём был залог единства?
— Когда выдвигалось предложение провести гонку «рублёвую», люди же осознавали, что далеко не все смогут участвовать во всесоюзных соревнованиях, ведь был определенный допуск. А тренировки-то всем нужны. Так что спортсменов объединяло желание подготовиться лучше, быть представленным в сборной команде, показать себя для тренеров сборной, чтобы они увидели их работу. Мы же ездили и планы работ проверяли, мы не были оторваны от публики. Приезжаем — там разворачивают стол. Ты покажи планы — тогда и сядем за стол. Поэтому и результат был, и побеждали много.
Окончание следует…