— Марат, вы уже знаете, что ваша сестра снялась с соревнований в Дохе?
— Как я мог знать, если в это время сам играл матч? Очень жаль, что так произошло. Я знал, что у неё травма, но не думал, что так всё серьёзно.
Я даже иногда не знаю, с кем Динара играет и как. Я не особо интересуюсь её результатами. Потому что чем меньше людей будут этим интересоваться, тем легче ей будет играть. Для меня она просто сестра и неважно – играет она в теннис или нет.
— Существует ли некая закономерность между вами: когда Динара проигрывает, вы побеждаете, и наоборот?
— Желательно, конечно, чтобы это было в финалах. На самом деле, ничего подобного нет. Я даже иногда не знаю, с кем она играет и как. Я не особо интересуюсь её результатами. Потому что чем меньше людей будут этим интересоваться, тем легче ей будет играть. Для меня она просто сестра, и неважно, играет она в теннис или нет. Главное, чтобы у неё всё было хорошо, а остальное – выиграла она или проиграла – кому это важно?
— Вы объявили о том, что заканчиваете карьеру. Не жалеете, что сделали это слишком рано и теперь вас везде только об этом и спрашивают?
— Уже жалею. Просто слишком рано все об этом узнали. И стали мне задавать очень много вопросов. Но от этого уже никуда не деться.
— Почему вы позволили Гаске довести первый сет до тай-брейка?
— Почему я дал возможность сделать тай-брейк, я не знаю. Потому что никто не даёт это сделать. Просто не сложился гейм. Я допустил ошибки, он удачно попал. Вот и получился брейк. Это не значит, что мы несобранны.
— А в решающем гейме?
— Так сложилось. Довольно хорошо принял. А он не подал первую подачу. На протяжении всего матча он удачно подавал. Очень тяжело читать его подачу. А в последнем гейме он подал только одну первую. Почувствовал, видимо, давление. Где-то у него сорвалось, где-то не попал, а где-то я удачно сыграл.
Как можно проходить мимо этого, когда за тебя болеют и хотят, чтобы ты выиграл? Это очень приятно и лестно. Как ни крути, хочется сделать приятный матч для всех. Не просто сыграть и уйти, сказав всем «до свидания». А более-менее что-то отдать публике, которая платит деньги и хочет увидеть что-то более-менее выдающееся.
— В чём была суть вашей перепалки с судьёй на вышке?
— Это один из теннисных моментов. Я считаю, что он был не прав. Он считает, что был прав, в общем, ничего особенного. Мне было непонятно, почему он так решил, пытался выяснить.
— Сегодня сетка играла против вас. Хотя на домашних турнирах должно быть наоборот. Не собираетесь предъявить претензии к организаторам?
— Конечно! Потребую денежную компенсацию.
— Удалось ли вам восстановиться после парного матча?
— Такой тяжёлый матч был парный (смеётся). Да нет. Хорошо, что сыграл парный матч, чтобы прибиться к корту, понять дистанцию. Здесь забеги на задней линии очень большие. Чтобы прибиться, нужно какое-то время.
— У вас такой надёжный партнёр по паре в лице Игоря Куницына…
— Был.
— Вы расстались с ним?
— У нас Петербург стал последним турниром. К сожалению, мы здесь не обыграли даже Уругвай и Аргентину. Но это теннис, спорт.
— Вы принимали участие в нашем турнире в течение многих лет. Как изменился турнир и вы сами?
— Раньше я играл явно намного лучше. Были года, когда я выступал успешно. Это было очень давно. Зато покрытие на удивление становится всё лучше и лучше. Оно было то быстрым, то слишком медленным, а тут прямо организаторы во всём угадали, даже цвет весёленький сделали. Но хотелось бы больше публики видеть на трибунах с первого же дня турнира. Были года, девять лет назад, когда приходили с понедельника-вторника. Не хотелось бы, чтобы этот бум прекращался. Хотя сегодня вечером было много народу. Но хотелось бы, чтобы как можно больше людей любили теннис, приводили детей.
— Поддержка публики для вас важна?
— Как можно проходить мимо этого, когда за тебя болеют и хотят, чтобы ты выиграл? Это очень приятно и лестно. Как ни крути, хочется сделать приятный матч для всех. Не просто сыграть и уйти, сказав всем «до свидания». А более-менее что-то отдать публике, которая платит деньги и хочет увидеть что-то более-менее выдающееся. Поэтому каждый спортсмен должен отдать дань публике и получать удовольствие от игры.
Назвать это сложной жизнью я не могу. Я был бы полным идиотом и проявил бы полное неуважение к людям, которые занимаются в другой отрасли. Они плавят железо, не вылезая с завода. И живут на зарплату в 100 долларов в месяц. Вот это сложная жизнь.
— Какие ощущения в последних турнирах? Чувствуете облегчение, что всё заканчивается? Или есть грусть?
— Грусти никакой совершенно. Просто настал такой момент, когда пора что-то менять в жизни. Я это ощущаю, как будто первый жизненный этап подходит к концу. Мне осталось ещё сыграть две недели. И чем ближе конец, тем проще и спокойнее играть. Всё равно мысленно готовишь себя уже к следующей жизни. Иногда мне немножечко тяжело концентрироваться в какие-то моменты во время матча. Это естественно. В принципе, меня можно понять.
— Вы сильно изменились за годы, проведённые в туре. У теннисиста трудная, наверное, жизнь?
— Трудная? О чём это вы? Думаю, трудная жизнь не здесь, а где-то в другом месте, когда ты с утра до ночи плавишь железо или дырки делаешь в стенах. А это удовольствие, это игра. Слава богу, у меня всё сложилось. И назвать это сложной жизнью я не могу. Я был бы полным идиотом и проявил бы полное неуважение к людям, которые занимаются в другой отрасли. Они плавят железо, не вылезая с завода. И живут на зарплату в 100 долларов в месяц. Вот это сложная жизнь. А то, что мы здесь собираемся, балагурим, смеёмся, сыграли в теннисок, задали пару вопросов – спасибо. Пошли домой, а я поехал в пятизвёздочный отель. Это малина.
— А как же травмы?
— Это мелочи. По сравнению с другой жизнью это сплошное удовольствие. 365 дней в году на протяжении вот уже 12 лет.