Интервью с тренером сборной России по биатлону Артёмом Истоминым – цели на сезон, карьеру, отношение к смене гражданства

В 2022 году 26-летний тренер Артём Истомин самостоятельно возглавил одну из мини-групп сборной России по биатлону. Ранее специалист работал в мужской команде Юрия Михайловича Каминского, а с этого сезона под его руководством к сезону готовится смешанная группа, в составе которой работают звёзды: Кристина Резцова, Даниил Серохвостов и Карим Халили.

В эксклюзивном интервью «Чемпионату» Артём Истомин рассказал, что поменялось в его жизни, когда он стал старшим тренером, как относится к смене спортивного гражданства и почему российские юниоры перестают показывать результат при переходе на взрослый уровень.

• «Пока мы даже не знаем, к чему готовиться»
• «Напрягает, когда всё идёт хорошо»
• «Из-за ошибки похоронить спортсмена можно надолго»
• «Молодое поколение по-спортивному агрессивно»
• «Представить не могу, что я работаю в другой сборной»
• «В чём польза от того, что я буду обсуждать каминг-аут Касаткиной?»
• «Сейчас мы можем заняться своими проблемами»
• «Мои студенты сидели с открытыми ртами»

«Пока мы даже не знаем, к чему готовиться»

– Артём, в этом сезоне вы самостоятельно возглавляете тренировочную группу сборной России. Мечтали об этом? Были такие амбиции?
– Я считаю, что это странно, работать, допустим, вторым тренером и не хотеть стать старшим тренером. Это цель, к которой ты идёшь. Но всё-таки и стать старшим тренером – это не сама цель. Цель – это приложить свои знания, внедрить тренировочные подходы в работу и добиться результата.

– С глобальной целью понятно. А какие конкретные цели вы ставите перед собой на этот подготовительный период и предстоящий сезон?
– Что касается спортсменов, с которыми я раньше не работал, то нужно как можно быстрее узнать их, понять, как правильно работать с ними, как выстроить подготовку, выяснить, чего им не хватает, и заложить тренировочную базу, на которой в дальнейшем можно повышать дистанционную скорость.

Плюс хочется, чтобы они учились работать в гонках тактически. На тренировках мы всегда с ними обговариваем эти моменты, разбираем примеры с гонок или анализируем конкретного спортсмена, как он проводит гонку.

А цель по результатам – это рост дистанционной скорости и удержание её в течение сезона. Пока мы даже не можем сказать, к каким стартам должны подводиться, потому что в целом непонятно, какой у нас будет главный старт. Но он должен быть, безусловно, и мы должны пробовать подходить к этому главному старту, отрабатывать модели подготовки. У нас ведь никогда не получается это сделать. Если подсчитать все последние годы, то мы хорошо входим в сезон, однако к главному старту нам подойти всегда тяжело.

– И как же вы строите план, если непонятно, к чему подводиться?
– Мы строим план под весь сезон, чтобы постараться держать высокую работоспособность всё время. С кем-то это может и не получиться, ведь, чтобы хорошо бежать весь сезон, надо иметь хорошее здоровье. Это видно и на тренировках: если человек за месяц может выполнить определённое количество интервальных работ и не заболевает при этом, то, значит, всё нормально. Если же не может и начинает заболевать, то, конечно, с ним работать нужно уже более тонко, более индивидуально.

– Кто-то из биатлонистов рассказывал, что может оценить своё состояние по тому, как долго он может оставаться в бане.
– Такое тоже бывает. У всех по-разному. Настя Гореева, например, сама чувствует, когда находится в хорошем состоянии и у неё нормальная работоспособность. Есть спортсмены, которые чувствуют это, есть те, кто вообще не ощущает провалов или подъёмов в форме, поскольку они ориентируются на субъективные ощущения. Если опросить всех олимпийских чемпионов, какое было состояние перед гонкой, то многие скажут: «Я вообще гонку бежать не хотел». Или: «Я думал, какая вообще гонка? Мне бы просто дойти до стадиона». А потом они выигрывали. Организм так устроен.

«Напрягает, когда всё идёт хорошо»

– Какие новые навыки приобрели за три сбора с женской командой и в смешанной группе? Чему новому смогли научиться?
– Кто бы что ни говорил про отличия в подготовке мужчин и женщин, ни один специалист в мире, который работает со смешанными группами, не разделяет подготовку мужчин и женщин и объём их работы. Женщины тренируются точно так же. Нет такого, что парням надо кататься три часа, а девочкам — два с половиной просто потому, что они девочки.

Есть отличия в силовой работе, потому что по технике выполнения некоторых упражнений девочки отличаются от парней. Но сейчас у нас идёт базовая работа, и вся группа выполняет практически одни и те же упражнения. Уже со следующего сбора будем работать более индивидуально. А различия, конечно, в большей степени есть в психологических и педагогических моментах.

– Со стороны кажется, что тренер – эдакий вожатый в лагере. Он не только физподготовкой занимается, но и психолог, организатор, воспитатель.
– Да, очень много работы, которая не связана с какими-то методическими моментами. Конечно, хотелось бы больше заниматься методической работой, но со сборной так не получится (улыбается). Тут надо все моменты прорабатывать, и тренер должен быть в курсе всего.

Помимо всего перечисленного, есть какие-то моменты по восстановлению, что-то обсуждаем с врачом. Растяжки делаю с ними, иногда индивидуально, иногда в группе. Просматриваем видео с тренировок, обсуждаем, занимаемся аналитикой. День полностью забит, я домой звоню вечером на 10 минут, чуть-чуть поговорю и бегу обратно, потому что надо позаниматься планами, отправить заявки на билеты или на биохимию, ещё что-то сделать. То есть административные моменты мы тоже прорабатываем.

– Какие новые функции появились, когда возглавили свою группу?
– В принципе, всё то же самое, что я и делал. Ничего сверхъестественного не добавилось. Просто там нас было больше, а спортсменов было меньше. Здесь всё наоборот – нас меньше, а спортсменов больше.

– Тренер как психолог должен уметь успокоить спортсмена в нужный момент. А как вы сами справляетесь с неудачами, если что-то не получается?
– Я вообще к этому нормально отношусь, потому что любая неудача – это очень хороший опыт, меня больше напрягает, когда всё хорошо идёт (улыбается). Я всегда жду, что где-то что-то должно выстрелить.

А из-за неудач долго не переживаю, главное – провести анализ, сделать правильные выводы и уже после этого принимать решения.

– Эту философию и спортсменам передаёте?
– Стараюсь, да. Но я понимаю, что спортсмены в этом плане более эмоциональны. Они переживают за свою подготовку, за своё состояние, однако делятся этим с нами, конечно. Они рассказывают, что у них не так, например, проблемы со сном либо ещё что-то. И мы пытаемся эти вопросы вместе решать. Например, вот Ксюша Довгая перед контрольной тренировкой в Ижевске почувствовала, что у неё предболезненное состояние, и мы сразу нагрузку снизили, от контрольной отстранили.

«Из-за ошибки похоронить спортсмена можно надолго»

– А Светлана Миронова почему контрольную в Ижевске не бежала?
– Она ещё восстанавливается после прошлого сезона. Светлана пока не может переносить некоторые нагрузки. Сейчас мы как раз с ней все эти моменты прорабатываем, брали на тренировках биохимию, смотрели, как работают те же гормоны во время интервальной работы. По этим данным мы делаем выводы и корректируем дальнейшую работу.

Мы по всем спортсменам собираем общую базу данных: наблюдения врача, наши наблюдения на тренировках, биохимия. И уже по этим данным определяем, в каком направлении человеку нужно работать.

Дело в том, что спортсмены в сборную приходят по результату, и они все в плане своих функциональных данных очень разные. Мы не можем просто взять всех и давить в одну точку, чтобы все от этого росли – такого быть не может, потому что для кого-то одна нагрузка будет более эффективна, для другого – иная. Но и просто разделить спортсменов на четыре мини-группы и вдвоём с этими мини-группами справляться – это тоже нереально. Поэтому мы пытаемся искать компромиссы и выстраивать подготовку так, чтобы затронуть все компоненты и все спортсмены получали пользу, работая по такому плану.

Есть и ресурс по здоровью. Мы понимаем, что, работая со спортсменами такого уровня, нужно постоянно идти по грани. И из-за этой работы на грани у нас много анализа, обследований. У нас и ЭКГ есть, и мы делаем антропометрию, замеряем кожно-жировые складки, смотрим реакцию на нагрузку, есть биохимия утренняя, биохимия на тренировках, следим за лактатом, за реакцией пульса на тренировку. Из этого получается много анализа.

И всё это нужно для того, чтобы не перешагнуть эту грань, потому что из-за ошибки похоронить спортсмена можно надолго.

– Да уж, как всё непросто, оказывается! Сколько анализа!
– Да, мы с Виталием Викторовичем Норицыным в этом плане много делаем. Чтобы прийти к правильным выводам, нужно обладать большим количеством информации. Для меня, как для человека, который только начинает самостоятельно работать, чем больше информации, тем лучше. Пока я не такой мастодонт, как Юрий Михайлович Каминский, которому даже не надо в какие-то тетради лезть, он уже и так всё помнит – что было, какие реакции последовали и что нужно в такой ситуации делать.

– Что вам дал опыт работы с Каминским?
– Очень многое. Если попроще, то много методических приёмов, которые у него увидел. Но я не просто вслепую это перенимал, а анализировал, что, почему и как работает, и только после этого что-то взял в свою работу.

– Сейчас как строится ваше взаимодействие с Юрием Михайловичем?
– Мы не виделись уже давненько, пока и у него, и у нас очень много работы, даже не успеваем созвониться. Но, думаю, увидимся в ближайшее время.

«Молодое поколение по-спортивному агрессивно»

– Как вы относитесь к формату подготовки сборной в мини-группах, который используется сейчас?
– Я думаю, что это нормально. Кто бы что ни говорил, но конкуренция между группами есть. И прошедший сезон показал, что при работе конкурирующих между собой групп появляется и результат.

В то же время мы не норвежцы, чтобы у нас был основной состав и резервный. Если их резервный состав переместить в основной, он не будет отличаться по скорости, будет бегать практически так же, как основа.

Возможно, у атлетов резервного состава есть какие-то недочёты, нестабильность в стрельбе или в функциональном состоянии, но если взять результаты их летних соревнований, то там в тройку стабильно заезжает какой-нибудь резервист.

– И каждый год у них появляется молодежь, способная давать результат.
– Я просто поражаюсь, как норвежцы мыслят в самой гонке, это приятно удивляет, и мы тоже к этому стремимся. В принципе, и сейчас наши молодые ребята стараются думать в гонке и не боятся пробовать что-то новое.

Новое поколение биатлонистов отличается спортивной агрессивностью. Тот же Даниил Серохвостов — если он знает, что в чём-то может проиграть Кариму Халили, он не скажет: «Я с тобой не буду соревноваться, ты меня победишь». Нет, Даниил будет с ним бороться до того момента, пока сам не победит. И в гонках они тоже стараются думать и какие-то новые подходы разные тактики, модели подготовки к гонке применять. Они не боятся, и это хорошо.

– Вы какое-то время работали с Матвеем Елисеевым, который довольно внезапно исчез из сборной. Что произошло с ним в прошлом сезоне?
– Проблемы начались с подготовки, когда ещё в мае он перебрал с нагрузками. Он, конечно, настраивался на Олимпиаду, но когда у тебя не получается начать олимпийский сезон и когда ты понимаешь, что к сентябрю не готов, то сложно собраться психологически и дать себе понять, что время до Олимпиады ещё есть. Был комплекс факторов, который не дал ему проявить себя.

– Сейчас вы с ним общаетесь?
— Да, общаемся, но не так часто, раз в месяц, наверное – опять же, времени нет. Хотелось бы, конечно, больше общаться, причём не только с ним, но и с другими спортсменами хочется связаться и поговорить.

«Представить не могу, что я работаю в другой сборной»

– Сейчас все обсуждают тему смены спортивного гражданства. Как вы лично к таким действиям спортсменов относитесь?
– Я даже не думал о том, как я к этому отношусь. Каждый случай надо разбирать отдельно. Когда, допустим, человек или его семья вложили в спортсмена всё, что было, и сейчас не по его инициативе он должен всё перечеркнуть, то, наверное… Не знаю, надо каждый случай отдельно разбирать.

Мне тоже в этом году, да и раньше, предлагали работу в других странах. Но я отказался от всех предложений. Мой отец – директор центра военно-патриотического воспитания, и, хотя мне никогда не прививали патриотизм, даже представить не могу, как буду работать в другой сборной.

Я могу работать только в одной сборной.

– Даже если Россию не допустят до следующей зимней Олимпиады?
– Да. Но и работа в сборной для меня – это не основная цель. В первую очередь я хочу получить положительный опыт и поработать не только на благо сборной страны по биатлону, но и российского спорта в целом.

Может, я максималист и ставлю перед собой слишком большие цели, но отец мне всегда говорил, чтобы я ставил недостижимые цели, в этом случае все остальные препятствия даже замечать не будешь. Поэтому мне хочется влиять на социум, на спорт в стране в целом, что-то изменить. Иначе какой вообще смысл от меня и моего существования, если я никак не помогаю?

– Как думаете, почему в России нет женщин-тренеров, работающих на уровне национальной команды?
– Я тоже об этом задумывался. На самом деле, у нас есть специалисты-женщины, почему бы их не привлечь? У меня даже была мысль, кого предложить, чтобы её подключили в нашу группу. Может быть, в следующем году получится (улыбается). У нас есть специалистки в биатлоне, они пытаются конкурировать с тренерами-мужчинами, и некоторые достаточно успешно это делают, поэтому никаких проблем тут не вижу. Наверное, это просто дело времени. Хотя не каждый захочет идти работать в сборную. Это постоянные разъезды, и ты и вся твоя работа постоянно на виду.

– В вашей группе в университете много девушек учились?
– Да, учились много девочек, и половина из них были отличницами. Но сейчас я даже не знаю, где бóльшая часть из них. Некоторые продолжают заниматься физической культурой, кто-то с детьми работает, одна — в плавании. Но в профессиональный спорт из тех, с кем я в НГУ им. Лесгафта учился, пошёл только один одногруппник – он работает в футбольном «Зените».

«В чём польза от того, что я буду обсуждать каминг-аут Касаткиной?»

– Вы пошли бы на шоу «Есть тема» на «Матч ТВ», если бы там обсуждали какую-нибудь скандальную биатлонную тему?
– Если скандальная тема касается конкретно спорта, тогда да. О спорте я готов разговаривать 24/7.

– А если там обсуждается тема вроде каминг-аута Касаткиной или её совета молодым спортсменам менять спортивное гражданство?
– В таком шоу спорта мало, и я, в принципе, даже не знаю, как эта ситуация может положительно повлиять на людей. На спорт она как повлияет? Допустим, я приду, потрачу время, но ничего полезного не сделаю ни для себя, ни для людей, ни для спортсменов, ни для кого. Рассказывая в интервью о каких-то методических подходах, например, я могу сделать что-то полезное для тренеров, спортсменов, которые будут читать это или смотреть. А в чём польза от того, что я пойду обсуждать каминг-аут Касаткиной? Не понимаю.

А по самой ситуации с Касаткиной – сколько ей лет? Наверно, надо чуть-чуть подождать. Сейчас всё больше и больше встречаешь таких эмоциональных спортсменок и спортсменов. Может быть, это происходит из-за того, что возраст чемпионский сейчас всё меньше и меньше. И неправильно сравнивать их умозаключения с мыслями взрослых и титулованных спортсменов, которые уже совсем по-другому рассуждают. Наверное, ей надо это просто простить.

– Какие темы на командных мероприятиях обсуждаются, помимо спорта?
– Сборы у нас достаточно тяжёлые по нагрузкам, поэтому на обсуждение каких-то серьёзных тем у спортсменов, наверное, уже не хватает сил (улыбается).

В основном они подшучивают друг над другом либо могут поспорить на что-то, например, на поход в ресторан – допустим, кто кого в стрельбу победит. И давай рубиться, а потом это ещё полдня обсуждать.

– Какой-то активностью вы занимаетесь, чтоб отвлечься от биатлона?
– Зимой могу покататься на сноуборде. Даниил Серохвостов после Олимпиады приезжал в Ханты-Мансийск, где я живу, и мы там и тренировались, и на сноубордах катались, отвлекались вот так немного (улыбается). А летом, когда домой приезжаю, могу на рыбалку съездить с тестем, чтобы успокоиться, отойти чуть-чуть, поменять обстановку.

«Сейчас мы можем заняться своими проблемами»

– Есть мнение, что многие российские биатлонисты показывают свой максимум в юниорском возрасте, а на взрослом уровне результата уже нет из-за неправильной подготовки. Что об этом думаете?
– Думаю, здесь как раз нужна работа психолога. И это должен быть не штатный психолог команды, а личный специалист спортсмена. У нас индивидуальный вид спорта, мы не футболисты, у которых могут быть три психолога на всю команду, которые работают со всем коллективом. Я к психологам хорошо отношусь – с ними нужно работать и тренерам. Я тоже готов к этому, но пока для себя не нашёл подходящего специалиста.

– С какого возраста спортсменам нужно работать с психологом?
– Это нужно, когда спортсмен переходит во взрослый спорт. До этого момента психологами являются родители, тренеры или ещё какие-то люди со стороны. Почему вообще появилась потребность в психологах? Потому что сейчас стало меньше очного контакта, меньше диалогов, а раньше очень много общались.

Если бы была такая возможность, я бы снимал для группы коттедж, чтобы вся команда постоянно находилась в коллективе, чтобы было постоянное общение. А мы ездим по гостиницам, спортсмены живут по двое, и каждый в своей комнате – приходится их где-то специально отвлекать, разбавлять. Но общения всё равно мало, поэтому у спортсменов появляется внутренний диалог, который начинает мешать им работать. И у них появляется потребность в психологах.

– В вашей группе только Даниил Серохвостов работает с психологом?
– Нет, наверное, больше половины группы.

– Так, если вернуться к юниорам. Получается, дело в психологии, а не в перетренированности, как принято считать?
– А кто кого перетренировывает? По людям, которые приходят в команду, нельзя сказать, что они перетренированные. Они недотренированные.

Очень редко появляются такие спортсмены, как Серохвостов, приходящие в основной состав такими юниорами, которые и должны приходить. Конечно, отец у него хорошо поработал. Он сделал именно такого спортсмена, который должен попадать в основной состав, тут и генетика повлияла. Ему добавили немного нагрузок, немного интервальной работы, где-то добавили скорости — и он побежал. А если сейчас взять среднестатистического юниора и погрузить его в нагрузки основного состава, он либо эти нагрузки не выдержит, либо эффекта от них не получит. Потому что базы, на чём строить, у него нет.

Поэтому не скажу, что кто-то кого-то перетренировывает. Юниор должен приходить с высокими функциональными данными, с хорошей и развитой мышечной системой. А когда он приходит и у него лопатки вперед смотрят, мышц в спине нет вообще либо у него сердечко маленькое, возникает вопрос: а вы что делали там всё это время? Если взять юношей, у них в сезоне всего пять стартов, и больше они вообще нигде не бегают. И если ещё мы, тренеры сборной, будем приходить на общие семинары и говорить, чтоб спортсмены не катались и не бегали летом быстро, то они тогда вообще никогда не будут быстро бегать. У них зимой пять стартов, а летом они пешком ходят.

– А вы тренерам юниоров пытаетесь это донести, замечания делаете?
– Нет, а что они со своей стороны могут сделать? Они тоже работают по максимуму, у них всего есть два-три года на это.

– То есть проблема в детских тренерах?
– Нет. Тут проблема и в нас самих, когда мы приходим на семинары для тренеров и начинаем рассказывать о том, как готовится сборная, хотя подготовка сборной и детей – это разные вещи.

Если вы посмотрите на систему подготовки в Норвегии, то увидите, что у них в детском спорте столько интенсивности, сколько нет во взрослом. Поэтому я не понимаю, что значит сохранить спортсмена? Это не тренировать?

Вот сохранили мы Андрея Вьюхина, сохранили его здоровье, и где он теперь? Хотя не так давно бегал Вьюхин с Серохвостовым в одни ноги. Хотя есть и такие юниоры, как Александр Корнев. Если у него всё будет нормально с подготовкой, то он сможет без проблем того же Серохвостова побеждать (улыбается).

– Как вы это определили?
– У Корнева есть высокий функционал и высокая мощность, а также хорошая мышечная масса. И при этой мышечной массе иметь такой функционал – это очень хорошо. То, чего как раз не хватает Даниилу, у Александра есть. Он должен, конечно, показать это. Корнев – очень сильный юниор.

Но есть и другие сильные ребята. Конечно, нужно выстраивать работу с ними, и мы должны в этом участвовать, и тренеры юниорских и юношеских команд, и региональные тренеры. У нас сейчас для этого всё есть. Нас сейчас здесь всех посадили, и мы можем заниматься своими проблемами. Мы проводим время на российских базах, общаемся с тренерами, обсуждаем подготовку.

Но проблема в том, что молодых специалистов нет. Наверное, к каждому взрослому тренеру нужно поставить в помощники одного молодого специалиста. И тогда будет какая-то преемственность. А какая может быть преемственность, если старшие тренеры в регионах не привлекают молодежь, а потом заканчивают свою тренерскую карьеру, ничего не передав — ни спортсменов, ни подходов, ни методик. А в чём тогда была суть их работы?

«Мои студенты сидели с открытыми ртами»

– Неужели вообще молодых тренеров нет?
– Совсем понемногу появляется молодёжь. Я надеялся, что мой опыт попадания в сборную России может подстегнуть молодых специалистов, и они начнут работать. И, может быть, такое сейчас, действительно, есть.

Когда я говорю студентам, что нужно развиваться и работать, они отвечают: «А я же не знаю, возьмут меня куда-то или нет». Но никто же тебе и не скажет: «Ты давай поучись, а через два года тебя возьмут в сборную». И когда я учился, мне никто так не говорил. Здесь всё зависит только от тебя. И хотя мне ещё и мало лет, но я в это вложил очень много времени и сил. Сидел ночами, учился и готовился к лекциям. То есть сначала писал свои научные работы, а потом ещё и готовился к занятиям, где заменял преподавателя. Тогда я понимал, что за преподавание мне никто не будет платить, но осознавал, что мне надо учиться педагогике, получать новый опыт. Каждую ситуацию нужно оборачивать в свою пользу и думать – а чем это может мне помочь?

– Расскажите о вашей преподавательской деятельности.
– Я понимал, что это большая ответственность, мог ночами готовиться к каждому занятию. Меня научили, что я должен выходить на лекцию и вести её без бумажки, я должен показывать студентам пример и всё самостоятельно объяснять. Приходил в аудиторию с листками бумаг и видел по глазам студентов, что они сейчас думают: «Ё-моё, молодой пришёл, сейчас будет по бумажке читать», но потом я специально убирал листки и начинал ходить по аудитории, рассказывать, что-то зарисовывать, схемы показывать, формулы приводить. А студенты сидели с открытыми ртами (улыбается).

Либо я им давал какие-то лайфхаки, практические рекомендации, как можно выучить тему или как её лучше понять. Допустим, я им давал видео в YouTube, которое идёт 10 минут. Его можно хоть шесть раз посмотреть, а преподаватель вам шесть раз одну и ту же тему не расскажет. А потом эта группа сдавала преподавателю экзамен, и он ко мне подходит и говорит: «У меня ни одной тройки нет, что ты с ними сделал? Что за подходы у тебя? Ну-ка объясняй».

– Ещё один ответ тем, кто считает, что вас взяли в сборную «по блату».
– А как это возможно, попасть сюда по блату? Хотя, окей, допустим, возьмут тебя по блату. Но как остаться-то здесь дальше? Когда я попал в команду, для меня самым важным было быть полезным в команде. Если я бесполезен в команде, то я сам не буду здесь находиться. Зачем мне это? И зачем это команде, если я пользы не приношу? Вот и стараюсь быть полезным.