Принято считать, что человек, связанный с искусством, не может быть механического склада ума. Таков стереотип: если ты творишь, значит, тобой управляют яркие и не обязательно положительные эмоции. Этот стереотип складывается, потому что потребители искусства видят лишь конечный продукт и не стараются заглянуть внутрь процесса его создания. Им это не нужно, и это не предосудительно — им интересно увидеть само искусство и насладиться им.
Между тем, искусство — это не просто механика, это полностью автоматизированный завод, выпускающий в конечном итоге эмоции. Лучше всего это показано в
кульминационной сцене оскароносного фильма Whiplash, который на русский язык зачем-то адаптировали как «Одержимость». Прекрасно разбирающийся в управлении конвейером эмоций сумасшедший в профессиональном плане дирижёр на несколько часов запирает в комнате трёх молодых барабанщиков, чтобы получить от них пару тактов. Парни стирают руки в кровь, стараясь добиться того, чего от них требует наставник, их футболки можно выжимать, а того, кто дошёл до необходимой эмоции, дирижёр держит за установкой дольше остальных, издеваясь над ним. Один из парней не выдерживает и бросает музыку, другой становится посредственным музыкантом, а третий, после нелёгкого пути, — тем, кем его видит дирижёр, — выдающимся барабанщиком и не привыкшим сдаваться человеком.
В футболе, если рассматривать его как искусство, всё ровно так же. Понятие «талант» здесь не стоит выше понятий «работа», «терпение», «преданность идее» и даже «упрямство». Роджер Шмидт отлично знает это. До 40 лет он и не задумывался о карьере профессионального футбольного тренера — он видел себя инженером и работал в машиностроении. Он понимал, что если один принцип работает на каком-то заводе, то он же должен работать и на другом аналогичном — вне зависимости от того, какого характера и навыков люди подобраны на двух этих заводах. Став, вопреки своему видению будущего, тренером, Шмидт перенёс эту философию и на свои команды. Он не подбирает стиль под имеющихся футболистов и не подбирает футболистов под стиль. Он знает, что у него будут футболисты, и знает, что от выбранного принципа он не откажется. «Моя система универсальна. Тот футбол, что показывает „Байер“, я смогу поставить любой команде», — говорит Шмидт, и это не звучит пафосно, потому что до Леверкузена похожую игру показывали его «Падерборн», и «Ред Булл Зальцбург» — команды с игроками совершенно разного уровня.
Шмидт не боится много говорить в больших интервью о тактике и подчёркивает: его не интересует, что соперники могут изучить «Байер». Детальное знание строения автомобиля не слишком спасёт тебя, когда его бампер встретится с тобой на заставляющей очевидцев визжать скорости.
Его тренерский дебют в Бундеслиге получился триумфальным: «Байеру» под руководством Шмидта потребовалось девять секунд, чтобы забить первый мяч. С первых матчей новый «Байер» очаровал зрителей безумной тягой рубиться, пока есть силы — уже более полутора сезонов Леверкузен не сходит с первой строчки по количеству единоборств и спринтов в Бундеслиге. Заводская команда была создана для автоматизированного стиля Шмидта: он видит футбол исключительно вертикальным, насмехается над теми, кто считает, что длинные пасы вперёд — это зло, и не собирается изменять своим идеалам. Машиностроительное прошлое тренера отражается в его командах, хотя сам он использует максимально поэтичные сравнения для описания прагматичной системы: прессинг сравнивает с тимбилдингом («Все должны принимать участие, а если кто-то откажется, то это перестанет работать»), а ориентирование на мяч при его потере — с движением роя пчёл. Каждого футболиста на поле Шмидт видит частью единого механизма, деталью, эффективность которой отражается на эффективности всей машины. Долгое время я пытался понять, почему игроки «Байера» в быстрых атаках отдают передачи так, будто не очень любят своих партнёров — иногда кажется, что мяч снесёт адресата паса. Ответ, мне кажется, я нашёл: склонный творить инженер Шмидт пытается обратить потенциальный минус — плохую обработку мяча на скорости, которая возможна и при исполнении идеальной мягкой передачи, в потенциальный плюс. Мяч в контратаках «Байера» передаётся так быстро, что при плохой обработке он всё равно продолжает движение к воротам соперника — это позволяет считать технический брак пробросом мяча на ход, атака при этом не тормозит. Шестерёнки продолжают бешеным образом крутиться.
Не думаю, что я первый заметил, что за тренера лучше всего скажет его взгляд: посмотрите на Стива Макларена, и вам не потребуется «Википедия», чтобы рассказать всё о его карьере. По взгляду Шмидта тоже понятно достаточно: он всегда, даже будучи глубоко удовлетворённым, смотрит на поле исподлобья, а когда камеры выхватывают лицо крупным планом, его зрачки находятся в постоянном движении. Обычно тренеров показывают крупно, когда мяч в игре «мёртвый», а значит бегающий взгляд Шмидта не объясняется отслеживанием перемещений мяча. Он смотрит внутрь игры и ищет моменты, которые стоит изучить после матча, а не по его ходу. «Влияние тренера на развитие игры во время самого матча небольшое», — без сожалений признаёт он. Как и любой машиностроитель, он знает, что если брак допущен при составлении проекта, парой кнопок на пульте конвейера это уже не изменить. Он не боится много говорить в больших интервью о тактике и подчёркивает: его не интересует, что соперники могут изучить «Байер». Детальное знание строения автомобиля не слишком спасёт тебя, когда его бампер встретится с тобой на заставляющей очевидцев визжать скорости.
За взгляд исподлобья, который на самом деле объясняется вовлечением в суть игры, Шмидта многие считают высокомерным, и с точки зрения среднестатистического человека это, наверное, так и есть. Среднестатистический человек видит лишь внешнее, а внешнее инженера Шмидта мало интересует. Именно поэтому он открыто признаёт, что терпеть не может послематчевые пресс-конференции с однотипными поверхностными вопросами, именно поэтому его поражает, когда говорят, что работа на уровне команды Лиги чемпионов должна быть энергозатратнее, чем работа на уровне команды Региональлиги. Работа для Шмидта требует одинаковых критериев не только для подчинённых, но и для самого себя.
Если бы Роджер Шмидт работал в куда более раскрученной английской Премьер-лиге, то быстро стал бы иконой для всех креативных трудоголиков мира. Понятия «план» в его словаре не существует («За 15 последних лет со мной не случилось ничего из того, что я когда-то планировал»), зато красным маркером в нём подчёркнуто «цель». Его главная профессиональная цель — добиться настоящего искусства от своей команды, выбить его палкой из своих игроков, но при этом стоять за них горой, сделать нечто запоминающееся для среднестатистических людей, которые считают его самого высокомерным. Шмидт вряд ли когда-то будет успешен в команде топ-уровня, потому что их цели будут расходиться. Командам топ-уровня нужны трофеи, а для этого придётся адаптировать свою систему, делать её гибче, чего тренер Леверкузена хочет меньше всего — он хочет развивать, а не подстраиваться. Он, как и Марсело Бьельса, — принципиальный проповедник вечного, помогающий взглянуть на футбол не только со стороны блеска кубков, но и со стороны миллиона литров пролитого ради искусства пота и крови. «Байер», клуб, проигравший всё, что только можно, — идеальное место для Шмидта. Здесь от него ничего не потребуют, здесь он сможет творить.
«Футбол для меня — не только профессия, но и эликсир жизни», — сказал однажды Роджер Шмидт. «Спокойный футбол — уже часть истории», — сказал он в другой раз. Играя за скромнейший «Ферль», он ранним утром шёл изучать машиностроение, а вечером — на тренировку, потому что просто не мог целый день сидеть без дела до занятия с полулюбительской командой. Эта тяга к движению и помогает Шмидту до сих пор считаться молодым тренером, хотя в следующем году ему исполнится 50 лет. При взгляде на этого энергичного мужчину в рубашке в обтяжку никто никогда не решит, что это правда.
Это всё — его стремление к развитию. Его вечный механизм. Его whiplash.