Тед Нолан – о жизни индейцев и хоккее

Тед Нолан один из немногих хоккеистов из коренного населения Америки. В общинах Первой нации не так-то просто заниматься хоккеем: нет катков, денег на экипировку. Нолан считает, что, только преодолев себя, человек способен расти. Он справился с лишениями детства, выдержал непростые отношения с партнёрами. Нолан чтит традиции, не забывает свое происхождение. Он не стал известным игроком, зато раскрыл свой талант как тренер. В 1993 году привёл родную команду «Солт-Сент Мэри Грейхаундз» к победе в Мемориальном кубке. Через четыре года стал обладателем «Джек Адамс Эворд» как тренер года в НХЛ. А с 2011-го тренирует сборную Латвии. О жизни, традициях индейского племени оджибве и своей хоккейной философии он рассказал в интервью «Чемпионат.com».

БРОСАЕМ ТАБАК НА ЗЕМЛЮ И МОЛИМСЯ

– Вы родились в резервации Гарден Ривер. В каждой резервации свои особенности. В чём уникальность Гарден Ривер?
– Она похожа на другие резервации. Индейский народ живёт общинами, одни крупнее, другие – чуть

меньше. Бывает, что население доходит до 20 тысяч человек. Но наш народ – оджибве – живёт небольшими общинами. В моей – три тысячи жителей. Зато семьи у нас большие. У меня шесть братьев и пять сестёр. Представляете, сколько у меня племянников! Вот такой мой дом.

– Вы до сих пор живёте в Гарден Ривер?
– Да, уезжаю лишь по хоккейным делам. Лето всегда провожу дома с семьёй в резервации. То же самое, как у русских из НХЛ. Ваши игроки на время отпуска возвращаются в Россию.

– Чем обычно занимаются жители резервации?
– Некоторые ведут свой бизнес, кто-то занимается сельским хозяйством. У нас в Гарден Ривер есть газовая станция, люди работают там. Бывают сезонные заработки, например на лесозаготовке или добыче руды. А вообще, возможностей для работы немного. Это одна из проблем резерваций. И не у всех есть деньги, чтобы уехать. В последнее время ситуация становится лучше. Например, община моей сестры стремительно развивается: у них работает газовая станция, рестораны, магазины. Хотя есть и обратные примеры. Некоторые общины по условиям жизни напоминают страны третьего мира: плохие жилищные условия, проблемы с водоснабжением.

– Оджибве верят в Бога?
– Мы называем его Создатель. У разных народов названия различаются. Мы зовём его Создателем того, какими мы являемся. У нас нет церквей, где люди общаются с Богом. Мы просто бросаем табак на землю и молимся. Также у нас нет никаких атрибутов: ни крестов, ни икон.

– Коренные американцы очень близки к природе.
– Да, для этого у нас есть барабан. Это не просто инструмент, по которому надо беспорядочно стучать. Мы называем барабан «Биением Сердца». У Матери Земли есть сердце, а у него есть свой ритм. Мы собираемся вокруг барабана, отбиваем этот ритм и танцуем.

– Как часто оджибве проводят такие церемонии?
– Это решает шаман. Обычно я хожу на неё раз в год. Но мы стараемся каждый вечер благодарить Создателя за прожитый день. А когда просыпаемся, благодарим его за предстоящий день. У нас очень богатая культура: много легенд, песен. Иногда мы собираемся в полночь, пьём кофе или чай, играем на барабане и рассказываем друг другу истории. Мы очень любим легенды. Но ещё больше мы любим танцы. Они не похожи друг на друга. Каждый танец – под определённое событие жизни. У нас есть особый барабанщик. Мы его зовём «49». Всю ночь он играет на барабане 49 песен без перерыва. Изначально эта церемония проводилась в честь воинов, победивших в битве. 1000 воинов погибло, и только 49 вернулись домой. И для каждого победителя исполняется своя песня.

– И вы танцуете?
– Танцевал, когда мне было 15-16 лет. А потом я с головой ушёл в хоккей. Также мы стараемся не забывать исконные промыслы: охотимся, ловим рыбу, как это делали наши предки. У нас есть знахари, которые обладают древними способностями. Многие из них не живут в

городах, а селятся на природе. И люди ездят к ним, чтобы пройти обряд перерождения. Внутри землянок шаманов очень жарко, они проводят особые обряды. Этот очень мощный ритуал очень важен для оджибве и полезен для духа человека, его очищения и укрепления. Эта церемония одновременно религиозная и лечебная. Она позволяет поговорить с Создателем и духами.

ОТЕЦ ВЫШЕЛ К БЕЛЫМ С РУЖЬЁМ

– Вы говорите на языке оджибве?
– Я его знаю, но не так хорошо. К сожалению, наш язык немного потерялся. Всё из-за того, что в конце XIX – начале XX века правительство решило приобщить индейцев к образу жизни белых американцев. Детей забирали из семей и отдавали в особые школы, где им запрещалось говорить на родном языке. Наш язык хотели отнять у народа.

– И теперь в резервации вы говорите по-английски?
– Да, хотя сейчас язык постепенно возвращается.

– Знаю, что эти школы были созданы с целью ассимиляции коренных американцев, и многие дети подвергались там насилию.
– Всё правильно. Ничего хорошего в этих школах-интернатах не было. Из-за них очень пострадало поколение моих родителей. Детей оджибве насильно забирали из дома, наказывали за использование родного языка или приверженность обычаям, подвергали физическому насилию. Лишь восемь лет спустя дети смогли вернуться к родным, а многие не выдерживали и кончали жизнь самоубийством. Наш народ смог всё это пережить. В истории оджибве было много сложных ситуаций, но мы не сломались. Три года назад канадское правительство принесло извинения нашему народу за эти школы.

– Вас не пытались забрать в интернат?
– Мои родители смогли уберечь нас с братьями и сёстрами. Мой отец вышел на крыльцо с ружьём и сказал белым: «Вы не тронете моих детей». Но не все были настолько сильны и смелы.

– И в какую школу вы ходили?
– В обычную. Сначала я учился в школе в резервации. А потом мы захотели перейти в более сильную школу и ездили на автобусе в город. Мы с братьями были сильными и не боялись белых. Никто нас не обижал. Хотя от других детей часто слышали иные истории.

– Между различными племенами хорошие взаимоотношения?
– Да, мы сильны, когда едины. Это и помогло нам выжить. Хотя на нашей территории коренные американцы говорят на 56 различных языках. Кстати, у нас нет границы между Канадой и США. Мы североамериканцы, а не канадцы или граждане США. Я, например, могу поехать в США и работать там. И, наоборот, представители Первой нации из США могут работать в Канаде.

– У других племён свои церемонии?
– У каждого – свои, но они очень похожи. Например, разница между кри и оджибве невелика. Кри бьют в барабан очень быстро, а у нас ритм – медленный. Ну и танцы другие. Еще отличаются головные уборы из перьев. Вы наверняка видели огромные головные уборы индейцев, венцы из длинных перьев орла. У племён, которые живут на равнине, они широко распространены, а у нас, лесных, – нет. Такой массивный головной убор неудобен в лесу. Получить перо орла – это высочайшая честь, которую можно заслужить. Перо позволяет человеку взлететь высоко. Все животные обитают на земле, а орёл парит над ними в небесах.

– Раньше перо завоёвывали в боях, а как его можно получить сейчас?
– Хорошими, добрыми делами. Например, помогать своей общине.

– И сколько перьев у вас?
– Несколько (улыбается). Решение вручить перо орла принимает вождь или старейшины. Эти люди многое пережили в прошлом. Они

пользуются большим уважением в общине. Был момент, когда такое почтение стало пропадать, но сейчас отношение к ним снова особое. Например, старейшины первыми садятся за стол, первыми начинают обедать.

ДОЛЖЕН БЫЛ ЖЕНИТЬСЯ ТОЛЬКО НА ИНДЕЙСКОЙ ДЕВУШКЕ

– Какая роль у вождя?
– Быть вождём – то же самое, что быть мэром города. Вождь старается создавать рабочие места, улучшить жизнь членов общины, следить, чтобы дети получали образование в школе и университете.

– Женщина может возглавлять племя и быть вождем?
– Конечно! Моя сестра – вождь своей общины. В городах есть мэры, а наш лидер – это вождь. Моя сестра не одна такая. Лично я верю, что сила семьи исходит от женщины.

– Ваша жена тоже из коренных американцев, но она представительница другого народа. Где вы познакомились?
– Да, моя жена из микмак. Это народ восточного побережья Канады. Я встретил её в городе, когда ей было 16 лет. А через год мы стали жить вместе. Так что она прекрасно понимает хоккейную жизнь. Я люблю быть дома, но в то же время я должен работать. Кстати, родители с детства говорили мне, что я должен жениться только на индейской девушке. В некоторых общинах существовал закон: если ты женат на девушке не индейских кровей, то изгоняешься из общины. Так, две мои сестры вышли замуж за белых и были вынуждены уехать в город. И хотя сейчас уже разрешается вернуться, это поколение потеряно. Мы стараемся сохранить высокую концентрацию индейской крови. Если я женюсь на белой и наши дети женятся на представительницах других наций, то индейская кровь растворится.

– Если ребенок от смешанного брака захочет быть членом индейской общины, ему позволят?
– Сейчас это разрешается. Но если он женится не на индейской девушке, его дети уже не смогут вступить в общину.

– Ведь есть специальные паспорта для представителей Первой нации. У вас ведётся учёт?
– Да, и мы все зарегистрированы как представители коренного населения. Родители регистрируют своих детей в раннем возрасте. К тому же каждая община с давних времён ведёт собственные записи и хроники.

«МАЛЕНЬКАЯ НХЛ В ОНТАРИО»

– Коренному американцу сложно уехать из резервации и жить в городе?
– Очень! Это можно сравнить с приездом первых европейцев в Северную Америку. Поначалу русским игрокам было сложно в НХЛ. Тут всё для них новое: языковой барьер, размер площадки – вообще всё другое. И ты сам другой, не такой, как окружающие. В такой ситуации непросто. Из-за школ-интернатов моё поколение и поколение моих родителей очень боялось уезжать из резервации. Нас воспитывали так, чтобы мы не доверяли белым американцам. Мы знали, что они ненавидят нас за происхождение, насильно забирают детей, наказывают, обманывают. Не забывайте о расизме. На многих коренных американцев нападали. На каждого парня, который адаптировался к жизни вне резервации, приходилась тысяча возвращающихся назад. Но время изменилось. Наши дети чаще уезжают в города, чтобы получить образование. Они учатся на врачей, юристов, изучают бизнес. Они более приспособленные к жизни вне резервации. Мои сыновья живут в городах и чувствуют себя прекрасно.

– В больших городах должно быть проще адаптироваться к жизни вне резервации.
– Да, вот, например, Нью-Торонто. Население города очень разношёрстное: китайцы, европейцы, африканцы — да все, кто угодно. А в маленьком городе ты встречаешь уже сложившуюся группу, и вписаться в нее очень сложно.

– Вы уехали из резервации только из-за хоккея?
– В 16 лет я уехал из резервации в небольшой город. Я был единственным представителем Первой нации в команде, три недели боролся за место в составе. Сначала мне ничего не нравилось: город, местный хоккей, многое другое. Непросто было преодолеть отношение ко мне партнёров. Я даже не мог спать по ночам. Два брата приезжали за мной, уговаривали вернуться. Иногда сам не пойму, почему не уехал назад. В той ситуации не было ничего приятного, но я должен был пережить её. Борьба с самим собой делает человека сильнее. Я твёрдо решил, что не вернусь назад, потому что хотел попасть в НХЛ. А через три месяца мне всё уже нравилось. Потом

я попал на драфт, меня выбрал «Детройт». Через год играл вместе с Уэйном Гретцки в «Солт-Сент Мэри Грейхаундз», а ещё через три – стал игроком НХЛ.

– Представители Первой нации любят хоккей так же, как все канадцы?
– Конечно! У нас есть свои турниры. Один из них, в провинции Онтарио, мы называем «Маленькая НХЛ». Играют команды из разных резерваций – всего порядка 150 команд. У них нет названий. На турнир приезжают и энхаэловцы. Например, Джонатан Чичу. Он представитель народа кри, раньше играл за «Сан-Хосе». Я сам играл на турнире, и мои сыновья тоже.

– НХЛ популярна среди жителей Гарден Ривер?
– Очень. Все следят за нашими игроками и очень гордятся ими. Помню, как все болели за меня, когда я играл в «Детройте». В нашем городе есть кинозал, и там на большом экране показывали матчи с участием моего сына Джордана. У некоторых общин есть свои катки с искусственным льдом. В Гарден Ривер такого нет, поэтому мы заливаем площадку на улице или едем в город на каток.

– Игроку из коренных народов непросто заниматься хоккеем.
– Это непросто не только ментально, но и в материальном плане. Когда я рос, в нашем доме не было электричества, у нас не было машины. Мои первые коньки были шестого размера, хотя был нужен третий. И мне приходилось надевать коньки на ботинки. До десяти лет я не играл ни в одной команде, потому что у нас не было денег. Я катался и играл сам с собой на заднем дворе. Тогда я научился никогда не сдаваться. Когда я оказался в НХЛ, я отличался от всех остальных. Летом я не ездил в хоккейные лагеря, как другие игроки. И в команде думали, что мне не нужен хоккей. Это было неправдой! Я всего лишь хотел побыть с семьей во время отпуска.

– В ваше время много коренных американцев играло в НХЛ?
– Только двое. Я и Стэн Джонатан из «Бостона». Еще был Рон Делорм из «Ванкувера». Но он играл мало. В общем, негусто.

НЕ ХОТЕЛ РАБОТАТЬ С ГАШЕКОМ

– Почему вы завершили карьеру в 28 лет?
– Из-за травмы. Повредил два диска на спине и больше не мог играть.

– Сразу решили стать тренером?
– Совсем нет. Я учился в Мичигане, это недалеко от Гарден Ривер. Тренер хоккейной команды колледжа пригласил меня поработать с игроками. Об этом узнали в «Солт-Сент Мэри Грейхаундз». Мне позвонили оттуда и спросили, почему я не помогаю им. Сначала я просто приехал на несколько тренировок. А потом у них уволили тренера, и меня попросили возглавить команду. У меня не было таких планов, меня никто не учил тренировать. И тем летом я понял, что значит быть тренером. Сначала фанаты кричали «Бууу», а я принимал это на свой счёт. А потом мы выиграли чемпионат. Я полюбил тренерскую работу. Мне понравилось тренировать даже больше, чем играть. Ведь ты помогаешь молодым игрокам стать лучше, найти дорогу в жизни.

– В 1997 году вас признали тренером года в НХЛ. Это наивысшее достижение в вашей карьере?
– 1997 год был неплохим, но высшее достижение – это победа в Мемориальном кубке в 1993 году с «Солт-Сент Мэри Грейхаундз». Никто не спорит, что НХЛ – это самая престижная лига. Но я получал удовольствие от работы в юниорской лиге. Мои ребята становились лучше, а команда побеждала. Я не люблю тренировать просто так, я хочу побеждать.

– Когда вы тренировали «Баффало», все в открытую говорили о вашем конфликте с Домиником Гашеком. Из-за чего у вас испортились отношения?
– В 1997-м отношения не были напряжёнными. У нас были разногласия, но такое случается со многими игроками. Гашек уже считался звездой НХЛ, а я был молодым тренером. Возможно, это пресса раздула конфликт. Я до сих пор не считаю его серьёзным. Но после сезона я сказал генеральному менеджеру, что больше не хочу работать с Гашеком. Я хотел выжить в НХЛ, меня не волновало ничто другое. Я должен был доказать, что могу тренировать, и заставить людей поверить в меня.

– И вы ушли из «Баффало», потому что Гашек остался в команде?
– Да. Мне предложили годовой контракт, но я знал, что на самом деле в клубе не хотели, чтобы я согласился.

Я всегда считал, что если ты чего-то не хочешь, не стоит за это держаться. Я чувствовал, что не хочу оставаться, и ушёл в надежде получить новое место работы. Но я его не получил.

ФОНД НОЛАНА – В ПАМЯТЬ О МАТЕРИ

– Вы ушли из «Баффало» в роли лучшего тренера НХЛ. Почему потом не тренировали восемь лет? Чем занимались всё это время?
– Я основал Фонд Теда Нолана в память о своей матери. Она была убита водителем-перевозчиком в 1981 году. Страшное событие, о котором я долго не мог говорить. Таких историй масса по всей Канаде. Особенно в Ванкувере, где индейские женщины пропадали, или их убивали, когда они голосовали на дороге. После ухода из «Баффало» у меня появилось время заняться фондом. Кстати, его символом является орлиное перо с красной розой наверху. Мою мать звали Роза. Поместить на логотип перо – величайшая честь, которую я могу оказать в память о матери. Я изобразил на нём ленты четырёх цветов. Каждый цвет имеет особое значение: красный символизирует наш народ, жёлтый – азиатов, чёрный – африканцев, а белый – соответственно белых.

– Чем занимается ваш фонд?
– Мы работаем с женщинами, представительницами коренного населения Америки, даём им образование. В 2004 году мы заключили партнёрское соглашение с «Тим Хортонс». Это известная во всей Северной Америке сеть кофеен. Мы сотрудничаем с их детским фондом, отправляем детей коренных американцев в лагеря на природе. Они получают информацию о звёздах и планетах, культуре, сельском хозяйстве. Мы приводим к ним знахарей и шаманов. Там они понимают, кем являются, узнают свою историю и корни. Мы ходим в школы, рассказываем ребятам о вреде алкоголя, наркотиков и курения. Мне нравится эта деятельность. Может, даже больше тренерской. Это помощь тем, кто нуждается в ней. Мы работаем по всей Канаде. Я знаю, что такое жизнь в городе. И мне легче помогать людям. Помогаю привлекать партнёров и спонсоров. Иногда ощущаю себя дипломатом. Мне проще, потому что меня знают и в городе, и в резервации.

ЗАСТАВИЛ САЙМОНА ОТКАЗАТЬСЯ ОТ АЛКОГОЛЯ

– Что заставило вас вернуться к тренерской работе?
– В 2005 году меня пригласили в «Монктон». Я сказал жене: «Я не поеду, это далеко, это вообще QMJHL, другая лига». Но решил всё-таки съездить посмотреть. И, оказавшись там, через пять минут набрал жене: «Мы переезжаем в Монктон». Я увидел у руководства команды настоящую страсть к своему делу и команде. Такого чувства у меня не было, ни когда я играл, ни когда тренировал. Они очень хотели, чтобы именно я работал с командой. У меня появилось желание стать частью всего этого. И мы выиграли чемпионат лиги.

– В «Монктоне» вы стали жертвой скандала. Что же произошло тогда?
– Мы возвращаемся к расизму, о чём уже говорили. Во время одного из матчей фанаты встали за лавкой и начали издавать боевой клич коренных американцев, изображать ритуальные танцы. Это было очень унизительно и неприятно. Это не детская шалость, а я был не маленьким ребенком. Игроки двух команд наблюдали за всем этим. Я объяснил ребятам, что не стоит ввязываться в перепалку: ты ответишь, тебе ответят и так далее. Я сосредоточился на своём деле: руководил командой, старался быть смелым. До сих пор никаких извинений мне не поступило.

– Такое негативное отношение к коренным американцам и сейчас часто встречается? За что не любят представителей Первой нации?
– Сейчас уже меньше. И всё равно печально, что такое до сих пор происходит. Люди не знают и не понимают нас. Хотя у нас больше общего, чем отличий. Да, мы выглядим чуть иначе: у многих из нас длинные волосы, мы ведём себя немного по-другому. И люди почему-то боятся.

– После «Монктона» вы возглавили «Айлендерс». Вы вернулись в НХЛ спустя девять лет…
– Когда я уходил из «Баффало», мне сказали: «Ты никогда не вернёшься в НХЛ». Я не верю в «никогда», я верю в «ты можешь!». И я согласился поехать в «Айлендерс», потому что хотел доказать, что люди ошибались в отношении меня.

– В «Айлендерс» у вас играли Крис Саймон и Аарон Эшем. Они тоже представители оджибве? Вам было проще с ними работать?
– Саймон – оджибве, а Эшем из кри. С Крисом я работал еще в «Солт-Сент Мэри Грейхаундз». Он очень талантливый парень. У него есть всё:

природный дар, навыки, габариты. Я знал, что его ждёт большое будущее в хоккее. Но в юности Крис делал неправильный выбор: у него были проблемы с алкоголем, он не ходил в школу, не поддерживал физическую форму, а вместо этого где-то выпивал. Когда он пришёл в мою команду, я стал много заниматься с ним. Он отказался от алкоголя, стал работать над своей формой. И у него все получилось: он попал в НХЛ, выиграл Кубок Стэнли, женился, обзавёлся детьми. Сейчас у него всё хорошо. И я горжусь им.

– В 2007 году вы позвали 75-летнего Эла Арбора на одну игру потренировать «Айлендерс». Это было сделано, чтобы он провёл свой 1500-й матч?
– Да, это была моя идея. Я верю в историю. Наши предшественники прокладывали нам дорогу. Эл Арбор – очень важная фигура для всех нас. Он многим пожертвовал, чтобы мы стали тем, кем являемся теперь. Я изучал его биографию и узнал, что он провел 1499 матчей в НХЛ как тренер. В то время в «Айлендерс» думали, как привлечь зрителей, чтобы на матчах были аншлаги. И я предложил пригласить Арбора на одну официальную игру. Это был матч с «Питтсбургом» с Сидни Кросби в составе. И мы победили! После игры была небольшая церемония, я видел слезы на глазах Эла. Это было здорово.

КУБОК СТЭНЛИ НА ЗЕМЛЕ ИНДЕЙЦЕВ

– У вас два сына. Они тоже воспитывались на традициях коренных американцев и росли в резервации?
– Частично. Мы много переезжали. Жили в Баффало, потом в Св. Катрин, где мы остались в ожидании новой работы. Там ребята пошли в школу, и мы не хотели, чтобы они её меняли. Но каждое лето мы возвращались домой в резервацию, а сейчас мы живем там постоянно.

– Где сыновья живут сейчас?
– Брэндон женат, живет в Нью-Торонто, Онтарио. Он играл в НХЛ за «Каролину», но из-за травмы закончил карьеру. Сейчас он получает образование в сфере бизнеса. А Джордан играет за «Лос-Анжелес» и живет в Калифорнии. А летом они всегда приезжают к нам в резервацию.

– Им близки национальные традиции?
– Да, оба знают, кто они такие. Мы учили наших детей тому, что они являются представителями Первой нации. Все мы гордимся своим происхождением.

– Летом Джордан выиграл Кубок Стэнли в составе «Лос-Анджелеса». Он привозил Кубок Стэнли в резервацию?
– Да. И это было здорово! В Гарден Ривер устроили праздник. К нам приехали музыканты из группы Bear Creek. Это очень популярный коллектив, они выигрывали «Грэмми». Ребята живут в соседней резервации оджибве. Они играли на барабанах и пели. Также у нас был общий завтрак с жителями общины, потом мы устроили парад, в котором участвовало около тысячи человек. Многие из них плакали, ведь никто не мог подумать, что Кубок Стэнли когда-нибудь будет представлен в Гарден Ривер. Ну и, наконец, у нас есть мост, который ведёт к нашей общине. На нём белыми буквами написали: «Это земля индейцев». Джордан стоял на этом мосту и держал над головой Кубок Стэнли.

В «БАФФАЛО» ПОПРОСИЛИ ПРИВЕСТИ ШАМАНА

– Вы никогда не работали за пределами Северной Америки. Чем вас привлекло предложение из Латвии?
– Мои сыновья выросли, и мы с женой остались дома вдвоём. И тут меня пригласили в Латвию. Сначала я не знал, чего ждать, никогда раньше здесь не был, не знал местной культуры. А когда приехал, понял, что латыши похожи на нас. Ведь они также живут маленьким сообществом. Я верю, если усердно работать, люди могут совершать невероятные вещи. Я хочу привить дух сборной Латвии. Игроки должны думать: «Я могу!». Я никогда не скажу ребятам: «Вы не играете в североамериканский хоккей». Это из серии «Ты не белый». Так говорили игрокам-индейцам, когда они приезжали из резерваций. Но мы не хотим быть белыми, мы хотим быть самими собой.

– Вы – уникальный народ.
– Да, нас заставляли забыть свой язык и культуру. Но мы ничего не потеряли! Мы уникальны. И Латвия такая же. Я не хочу говорить ребятам: «Вы играете не так!». Не хочу превращать их в кого-то другого. Я хочу добавить в их игру что-то новое, укрепить дух. У сборной Латвии уникальное лицо. Я лишь хочу сделать его лучше. Кстати, у наших народов похожие лица, точнее высокие скулы. Я увидел их у многих русских. К тому же, у вас в стране зимой так

же холодно, как и у нас. И снега много. Хотя старейшины рассказывали, что раньше было еще холоднее.

– Вы тренировали Оскара Бартулиса в «Монктоне». Он был единственный латышский игрок, которого вы знали до приезда в Латвию?
– За «Монктон» также играл Мартиньш Карсумс. Ещё я знал Артура Ирбе и Яниса Спруктса. Пожалуй, всё. Честно говоря, я даже не знал, откуда именно Бартулис и Карсумс. Знал только, что из Европы. А сейчас я снова работаю с ними. Вот как бывает.

– Латышские игроки часто расспрашивают вас о культуре вашего народа?
– Да, на молодёжном чемпионате мира в Калгари я познакомил ребят с шаманом и вождём из племени «Чёрная нога». Ребята спросили, откуда взялось такое название, и им рассказали историю. Когда-то давно в прериях был пожар, и народу этого племени пришлось пройти по выжженной земле. Когда их встретили белые люди, у них были черные ноги. Отсюда пошло название племени. Представители Первой нации обожают рассказывать легенды. Особенно шаманы. Они знают их очень много! А ещё был случай в «Баффало»…

– Так…
– Ребята попросили привести в раздевалку шамана. Хоккей становится более многонациональным. Например, вместе играют темнокожие хоккеисты и европейцы. Каждый может привнести частичку своей культуры. Без этого, мне кажется, было бы скучно. Так вот, один игрок посмотрел старый фильм «Танцующий с волками». Это история о белом человеке. Он попал в племя индейцев и проникся нашей культурой. Парень из команды подошёл ко мне: «Тренер, я видел шамана по телевизору! У тебя есть знакомый шаман? Так приведи его к нам». Вся команда поддержала эту идею.

– И что сделал шаман?
– Он пришел с орлиными перьями и талисманами и провел небольшой ритуал в раздевалке. Достал ракушку со специальной ароматной смесью и поджёг ей. Эта смесь готовится из табака, диких цветов и травы зубровки, которую мы называем «Волосы Матери Земли». У этой травы очень сладкий запах. Если попадаешь в поле, обязательно ощущаешь её сладкий аромат. Вдыхая аромат смеси, ты очищаешь свою душу.

– У вас есть свои методы поднять дух команды?
– Я говорю своим игрокам, что поведения человека и животного очень похожи. Команда – это стая птиц в полёте. Лидер, первая птица, не может всегда быть во главе стаи. Она устает и уходит назад, уступая место другой птице, которая продолжает вести стаю за собой. Этому я стараюсь научить ребят. Когда лидер упадёт, каждый должен быть готов занять его место, иначе команду ждёт провал. А нападать команда должна, как стая волков. Буйвол или медведь – мудрое и сильное животное. Волки могут победить только благодаря слаженным действиям.

– У вас удивительные сравнения…
– Я думаю, что этим я отличаюсь от других тренеров. Я не говорю ребятам: «Отбирайте шайбу или ударьте кого-нибудь». Я их спрашиваю: «Вы видели, как овчарки ведут стадо овец?». Они гонят их со всех сторон, чтобы те не разбегались, а двигались в нужном направлении. Так и вы должны. Ты подойдешь с одной стороны, ты – с другой, отрезав путь противнику. Вы должны научиться работать в команде. Главная мудрость: если вы хотите зайти далеко, то идите вместе, если вы хотите идти быстро, то двигайтесь в одиночестве. И для хоккейной команды единственный правильный путь – если мы пойдём вместе.