Екатерину Ходотович-Карстен считают величайшей спортсменкой в истории белорусского спорта. 25 лет назад на Олимпиаде в Барселоне она только начинала свой спортивный путь и завоевала бронзу на гребном канале в составе парной четвёрки. Тогда ещё мало кто предполагал, что ей посчастливится выступить на следующих шести Олимпиадах и на четырёх из них завоёвать медали. Карстен и сейчас нет равных в одиночной гребле в Беларуси, поэтому никто не удивится, если через три года мы увидим её в Токио. В проекте "Братство конца" Екатерина вспоминает, как она предпочла родину Германии и России, как пришла в большой спорт из маленькой деревни, создала информационную семью и была на короткой ноге с президентом Лукашенко.
«Сказала тренеру: «Не хочу заниматься ерундой и поеду домой»
— Ваша долгая спортивная карьера началась случайно, с объявления в селе о наборе в секцию гребли крепких девчонок. Кто первым откликнулся и порекомендовал вас?
— Пришло письмо в сельскую школу о том, что в минскую школу-интернат требуются рослые девочки 72-го года рождения. Наш учитель физкультуры предложил мне попробовать свои силы. Что такое гребля, я даже не знала. Сначала из этой школы к нам приехал тренер по лёгкой атлетике, я согласилась, а потом в школе учитель посоветовал мне пойти в греблю. Тренер из секции гребли пригласил меня пораньше, сразу после выпускных экзаменов в восьмом классе 10 июня, и опередил конкурента.
— До 15 лет вы занимались каким-то спортом?
— Нет, но мне очень нравилась физкультура. Я ездила на школьные соревнования по лёгкой атлетике, лыжам. Учитель видел во мне спортивный талант и считал, что я раскроюсь именно в гребле. Я его послушала и поехала в этот интернат.
— Правда, что один из первых заездов обернулся для вас перевёрнутой лодкой?
— Это был не заезд. Я начала заниматься в восьмёрке, которую повернуть тяжело. А когда первый раз села в одиночку на озере, не знала, как держать равновесие, и перевернулась. Тренер подъехал ко мне и сказал, что ничего страшного.
— Поначалу в четвёрках и восьмёрках у вас лучше получалось?
— В восьмёрке я отсидела недолго, мне это не нравилось. Так и сказала тренеру, что больше не хочу заниматься этой ерундой и поеду домой. Он подумал и посадил меня в одиночку. На уровне моего возраста у меня получалось неплохо, но когда попала в сборную Союза в 18 лет, было тяжело. Тем не менее на взрослом чемпионате Союза я заняла второе место. На Олимпиаду в Барселоне меня взяли только в четвёрке.
— Впечатления от первой Олимпиады ярче, чем от остальных шести?
— Конечно. Я оказалась в команде с такими опытными спортсменками, что мне надо было только работать с ними слаженно и ничего не испортить. Я ещё не соображала, что такое Олимпиада, мало была за границей. В 20 лет я на всё это смотрела большими глазами. Мы, правда, жили не в Олимпийской деревне, а отдельно, поэтому ярких впечатлений было не так много. Я не видела звёзд спорта того времени и не могла ими восхититься, но уже мечтала быть такой же успешной.
Четвёрка Екатерины Ходотович завоёвывает бронзу в Барселоне
— Какой была атмосфера в той команде?
— Я не так долго была в сборной, всего два года. Не чувствовала, что наши страны уже расходятся, хотя последнее время я тренировалась у своих, белорусских тренеров. Белорусы, украинцы и россияне для меня были одним народом.
«В Сиднее побеждала с температурой»
— Для белорусов эта Олимпиада получилась очень успешной. Ваши спортсмены выиграли 13 золотых медалей, а через четыре года в Атланте победить удалось только вам. С чем это связано?
— Так получилось. Даже в нашем виде спорта с распадом Союза ухудшились условия. Мы стали тренироваться сами, были проблемы с инвентарём, с хорошими лодками. На сборы ездить перестали и тренировались только дома, чувствовалась и нехватка конкуренции. Думаю, это коснулось и других видов спорта.
— Вас в то время звали выступать за Россию. Почему отказались?
— Я рассматривала такую возможность, потому что был конфликт между моим личным тренером и главным тренером. Я сидела в одной лодке с Леной Хлопцевой, и она из-за этого была вынуждена бросить спорт. Тренер договорился с россиянами, которые позволили мне провести в России два-три сбора. Тогда меня и позвали, но мне не хотелось покидать родину.
С распадом Союза ухудшились условия. Мы стали тренироваться сами, были проблемы с инвентарём, с хорошими лодками.
— Чем закончился этот конфликт?
— Главный тренер поначалу не делал мне сборы, не давал лодку. Пришлось вмешаться министру спорта, который позволил мне тренироваться отдельно у моего тренера Анатолия Квятковского и пообещал купить хорошую одиночку. Я стала работать с мужской командой и осталась в Беларуси.
— Какая из двух олимпийских побед для вас более сложная и памятная?
— Памятные обе, а более сложная — в Сиднее. Первое золото в Атланте было самым ярким впечатлением в моей карьере. Я к этому долго шла. В Сиднее победа далась очень тяжело, потому что я простыла во время соревнований и на финал выходила с температурой и выиграла по фотофинишу. Победительницу не могли выявить долго, но в конце концов мне отдали победу над болгаркой.
— В 1996-97 годах вы долгое время не проигрывали ни одного старта. В Беларуси ощущали себя тогда героиней?
— После Атланты вся Беларусь меня стала узнавать и в магазинах, и на улицах. Люди подходили, начинали говорить. Все обращали внимание, что в телевизоре я такая здоровая, а в жизни худенькая.
Фото: Reuters
«Читала дочери сказки, не понимая языка»
— Какие у вас отношения с президентом Лукашенко?
— Когда у меня были хорошие результаты, встречались часто. Он меня награждал, приглашал на всякие новогодние банкеты и другие мероприятия. В Бресте мы вместе открывали гребной канал, много общались. Сейчас встречи проходят реже.
— Насколько глубоко он погружён в спорт? Вы могли обратиться к нему лично с какой-то проблемой?
— В общении он очень прост и сам просит обращаться напрямую. Не знаю, как другие спортсмены, но я не обращалась к нему лично. Считала это неправильным. На всех встречах он напоминал, что готов всегда лично помочь. Он очень следит за спортом и много сделал для его развития в Беларуси. Постоянно строятся стадионы, ледовые дворцы, гребные каналы. Сам он также активно занимается спортом: играет в хоккей, бегает на лыжах и лыжероллерах, работает президентом Национального олимпийского комитета. Всех ведущих наших спортсменов он знает лично.
После Атланты вся Беларусь меня стала узнавать и в магазинах, и на улицах. Люди подходили, начинали говорить. Все обращали внимание, что в телевизоре я такая здоровая, а в жизни худенькая.
— Как вы познакомились с мужем-немцем?
— Это было во время конфликта с главным тренером в 1995 году. Я пошла тренироваться с мужской командой, а он дружил с их тренером. На сборах в Бресте перед чемпионатом мира он увидел, что я хожу хмурая и одна, и всё время пытался меня развеселить. Ухаживал осторожно, сначала попросил разрешение тренера, чтобы я показала ему город. Так мы стали общаться чаще, а когда я вышла за него за муж, переехали в Германию. Ещё когда я забеременела, он сказал, что хочет, чтобы ребёнок жил в Германии и получил гражданство. Я же стала там тренироваться под руководством немецкого тренера, и мне предложили выступать за Германию. Мне пообещали квартиру, учителя по немецкому языку, но на практике всё оказалось сложнее. Наш министр разрешил мне жить в Германии и выступать за Беларусь. Я была счастлива, что у меня появились отличные условия для тренировок и при этом могла выступать за свою родину.
— Как ваш муж выучил русский? Он родом из ГДР?
— Сам выучил. У него хорошая память. Специально язык он не учил, а просто запоминал слова. Я если не уверена, что знаю фразу правильно, стесняюсь её говорить, а у него нет такого барьера. Он занимался в Беларуси бизнесом и уже подучил язык. Мы общались по словарю, так как он тогда плохо знал русский, а я не знала немецкий. Сейчас он говорит по-русски бегло, но грамматику так и не освоил. Когда я с ним общалась, он, глядя на меня, употреблял глаголы в женском роде, говорил: «Я пошла, я сделала».
— В семье на каком языке общаетесь?
— Мы с мужем на русском. Дочь поначалу даже не говорила на немецком, и мы опомнились только, когда пришло время идти ей в школу. Она немного выучила язык в детском саду и сейчас с отцом говорит на немецком, а со мной на русском. Я все сказки ей читала на русском, а мультики по телевизору она любила учить на немецком. Потом муж попросил меня почитать немецкие сказки. Я научилась читать их, не понимая немецкого языка. Немецкий я выучила на разговорном уровне, когда стала работать с немецким тренером.
— Насколько тяжело вам было адаптироваться к Германии?
— Я не очень общительный человек, и мне всегда хватало общения со своей семьёй и тренером. Вечером после тренировки я предпочитала сидеть дома. В Германии было комфортнее в том плане, что меня никто не знал и не трогал. Я могла спокойно пойти в магазин, в отличие от Беларуси, не думая, что мне скажут и что обо мне подумают. Немного тяжело давалась только разлука с родными, но я себя полностью отдавала спорту.
— К тренеру Норберту Ладерману сложно было привыкнуть? Его подход сильно отличался от работы отечественных специалистов?
— Как человек он, конечно, очень тяжёлый, но профессионал своего дела. Он отлично знал методику советских тренеров и во многих вопросах придерживался тех же взглядов, что и белорусские тренеры. Разница только в том, что наши тренеры не представляют, как можно тренироваться без штанги, а у него методика физической подготовки сильно отличалась. Когда мы готовились к Играм в Рио, с нами в сборной работала девочка, и он ей говорил: «Ты всё отдыхаешь?» Считал, что она мало тренируется.
«Если наша молодёжь не может выиграть у старухи, значит плохо тренируется»
— В Лондоне вы заняли пятое место со сломанным ребром. В оптимальном состоянии могли бы побороться за медали?
— Когда мы собирались ехать на первый этап Кубка мира в олимпийском сезоне, я сломала ребро. Мы от поездки сразу отказались и стали готовиться к Олимпиаде. Я стала тренироваться легче. В итоге ребро мне уже не мешало, я поехала на соревнования в Мюнхен, выиграла там и начала готовиться в полную силу. Приехали в Лондон, а там боковой ветер. От этого ребро у меня заболело больше, чем в момент получения травмы. Когда врач осмотрел меня, то обнаружил, что у меня оказалось сломано и второе ребро. Я выступала на обезбаливающих и попала на плохую дорожку в финале. Всё это сказалось на результате.
Там всё было ужасно, начиная от грязной воды и заканчивая высокой преступностью и комарами, распространителями Зика. На гребном канале работали только два туалета, были проблемы с канализацией.
— Почему вы считаете Олимпиаду в Рио-де-Жанейро худшей из тех, где участвовали?
— Там всё было ужасно, начиная от грязной воды и заканчивая высокой преступностью и комарами, распространителями Зика. На гребном канале работали только два туалета, были проблемы с канализацией. В столовой питание тоже было не сравнимо с другими Играми. В начале Игр были проблемы и с транспортом. Автобусы ходили не вовремя.
— С криминалом кто-то из вашей команды сталкивался?
— Нам повезло, но историй о других участниках Игр мы за эти две недели слышали предостаточно.
— После Олимпиады вы сначала объявили о завершении карьеры, а потом передумали. Что заставляет вас соревноваться до сих пор?
— Я думала, что всё легко брошу, а когда закончила долго не могла понять, чем теперь заниматься. В Беларуси, может, и нашла бы себе занятие, а в Германии действительно не знала, что делать. Я же две трети своей жизни занималась греблей и привыкла к ней как к наркотику. Решила начать снова тренироваться. С тренером контракт закончился, но он сказал, что будет мне помогать и писать планы. Потом приехала на Кубок Беларуси, выиграла там и отобралась на чемпионат Европы. Тренер даже мне предлагал попробовать в экипаже двойки или четвёрки, но мне этого уже не хотелось. На чемпионате Европы заняла второе место, а теперь готовлюсь выступить в чемпионате Беларуси.
— Как долго планируете ещё выступать?
— На чемпионат мира в этом году я не поеду, так как на отборочной регате заняла 11-е место, а наша федерация в дорогостоящую поездку в Америку берёт только тех, кто попал в восьмёрку лучших. Но пока силы тренироваться и выступать у меня есть, результат более-менее показываю, поэтому планирую выступать и на следующий год, а там посмотрим.
— Молодёжь не обижается после того, как проигрывает вам?
— Напрямую мне об этом не говорят. Да и что им обижаться? Это спорт, и надо самим пробивать себе дорогу. Если уж у старухи не могут выиграть, значит плохо тренируются.