Прямое интервью с Сергеем Шубенковым – о бедах российской лёгкой атлетики, своей допинг-истории, зарплатах футболистов

Из-за санкций российские легкоатлеты не едут на «Бриллиантовую лигу» и чемпионат мира, зато смогут полноценно порадовать отечественных болельщиков. Сезон уже стартовал командным чемпионатом страны в Сочи в конце мая. А первое мощное событие лета – «Неделя лёгкой атлетики», которая пройдёт в Москве с 7 по 13 июня.

В рамках масштабного турнира будут соревноваться все категории атлетов: от юниоров и ветеранов до признанных мировых звёзд. Будет в «Лужниках» выступать и чемпион мира в барьерном беге Сергей Шубенков.

Перед началом турнира «Чемпионат» откровенно пообщался с Шубенковым. Сергей охотно отвечал на любые вопросы. И про проблемы нашей лёгкой атлетики, и про травму на Олимпиаде, и про неприятную допинг-историю.

Даже про зарплаты футболистов вспомнили. И позавидовали, конечно.

«Безопасно только на диване лежать. И то не всегда»

– Сергей, давайте начнём с самой громкой темы «Недели лёгкой атлетики». В соревнованиях примет участие фигуристка Саша Трусова. Вы совсем недавно говорили, что вам будет в первую очередь интересно посмотреть на её причёску. Неужели спортивный результат совсем не интересен?
– Ну почему же? Результат в лёгкой атлетике всегда интересен. Просто про причёску раньше мне в голову пришло (улыбается). Но участие Саши Трусовой в соревнованиях по лёгкой атлетике – это классное шоу. Отличная идея!

– Нет ли риска получить травму во время прыжков в длину? Всё-таки Саша, судя по всему, целенаправленно к этому турниру не готовится.
– Думаю, что всё будет в порядке. Определённый риск, конечно, всегда существует. Однако жизнь – вообще штука опасная (улыбается). Безопасно только на диване лежать, и то не всегда. Но Александра будет аккуратна, покажет хороший результат и наш вид спорта здорово прорекламирует.

– А если мы возьмём ваш профильный вид. Можно ли прийти с улицы и пробежать барьеры так, чтобы остаться целым и невредимым?
– Скажу так, если придёт взрослый дядя, чтобы пробежать барьеры, которые обычно бегают взрослые дяди-легкоатлеты, то всё может закончиться плохо. У мужчин всё-таки высокие барьеры. Если придёт девушка, то ей будет проще, потому что барьеры у женщин пониже. Понятно, что всё зависит от того, какой результат хочется показать, но к любым соревнованиям по лёгкой атлетике надо готовиться. Тем более к барьерам. Это не та дисциплина, в которую можно с улицы зайти — и побежать. Как, кстати, и прыжки с шестом. Если дать человеку в руки шест и сказать, мол, прыгай, то вряд ли у него что-то получится. Всё равно надо понять, как побежать, как воткнуть, как хотя бы на мат упасть.

– А можно ли позвать в лёгкую атлетику актёров, певцов, представителей других видов спорта, чтобы сделать какое-то классное шоу, типа ледового?
– Увы, нет. Фигуристам повезло, что у них всё на стыке спорта и искусства, как в синхронном плавании, спортивных танцах и гимнастике – Немов же делал шоу, которое хоть и с оговорками, но получилось, на мой взгляд. В общем, там, где есть система оценок, какие-то артистические моменты, можно делать шоу.

Но моему виду спорта не повезло, он не такой. Если на табло есть конкретный результат, то это в искусство конвертировать сложно.

– А вы в ледовое шоу пойдёте, если позовут?
– Да я-то в ледовое шоу с удовольствием, боюсь, ледовое шоу в меня – никак (улыбается). Я просто не успею научиться тому, что нужно для этого уметь. Хотя на коньках кататься-то я умею. Прыгать и крутиться, конечно, нет. Разве что какой-нибудь аксель в пол-оборота смогу попробовать, не больше. Но этот спорт мне нравится. Даже зимой, когда старшего сына, которому четыре года, на коньки ставил, ему взял хоккейные, а себе фигурные – с зубчиками.

– Хотите, чтобы сын был спортсменом?
– Детей к спорту надо приучать, чтобы были физическая активность, гармоничное развитие, по жизни это точно полезно. Я и сам через это всё прошёл: меня же по разным видам спорта таскало. Так что я считаю, что в жизни ребёнка пару раз в неделю должна быть спортивная секция.

– Ваш сын вырос и стал чемпионом мира. По какому виду спорта?
– Конечно, по футболу! Чтобы он ни в чём себе в жизни не отказывал, был счастливым человеком и своего батю в старости содержал (смеётся).

«Смолов перевернул моё впечатление о футболистах»

– Кстати, о футболе. Многие титулованные представители олимпийских видов спорта, в частности – наши олимпийские чемпионки по гандболу, возмущены тем, что футболисты ничего не выигрывают, но зарабатывают бешеные деньги, звания и популярность. Что вы по этому поводу думаете?
– Я раньше точно был на стороне олимпийских чемпионок по гандболу. Но сейчас немного свою позицию смягчил, стал к этому более спокойно относиться. Я вам скажу, что это Фёдор Смолов всему виной. Я как узнал, что футболисты могут быть такими рассудительными людьми, то стал немного по-другому на всё это смотреть. Он перевернул моё впечатление о футболистах в целом. Хотя по большому счёту я с олимпийцами согласен: с такими деньгами результат мог бы быть и получше, раз его получается людям и без таких денег показывать. Но вы же понимаете, что я сейчас говорю всё это только от зависти.

– Чем же Смолов вас так зацепил?
– Когда шоу Comment Out набирало популярность, я посмотрел выпуск со Смоловым и был приятно удивлён тем, что футболист может слова в предложения складывать, если честно. С ними и разговаривать сложно, и посмотришь какое-нибудь флеш-интервью в перерыве матча, а там что-то нечленораздельное, чуть ли не мат-перемат через слово.

Нет, я ругаться тоже умею. Недавно вот прилетело мне за то, что я после командного чемпионата России сказал, что результат – г****. Но у футболистов и не такие слова проскакивают. Одно дело – когда где-то на тренировке, в игре. Другое – когда тебя на камеру снимают и микрофон в лицо сунули.

– А не обидно ли, что вас, чемпиона мира, не все поклонники спорта-то толком знают, а многих наших футболистов – каждая домохозяйка?
– Конечно, обидно. Хочется, разумеется, быть более известным. Хотя я в последнее время как-то к собственной популярности охладел. Как есть – так и есть. Вот сейчас у нас в лёгкой атлетике начался сезон, раскручиваются наши старты, и я вообще в ужасе от того, как много приходится с журналистами общаться. Никогда такого не было и вот опять (улыбается).

– Неужели даже в 2015-м такого не было?
– Самая жесть была в 2016-м. Расскажу вам такую байку. До 2015 года мне было очень легко отказаться от общения с журналистами. Вот звонят из какого-то СМИ, говорят, мол, хотим приехать на тренировку, поснимать. Я говорю: «Без проблем, давайте в эту субботу, Барнаул, училище олимпийского резерва» – «Ой, Барнаул? Ну тогда нет, наверное». И не приезжал, естественно, никто.

А в 2016 году, когда были Олимпиада и всё, что вокруг неё, эта отмазка перестала работать. Все стали приезжать, не только из Москвы, но даже из Японии (улыбается).

– К слову, о популярности. Как вам медийная активность лыжницы Вероники Степановой? Она то норвежцев зацепит, то со шведами поругается, то даже Вяльбе прямой ответ напишет, при том что Елена Валерьевна вообще не большой сторонник времяпрепровождения в соцсетях.
— Если честно, я совершенно не в курсе всех этих историй про Степанову. Но раз речь зашла про соцсети, то хотел бы пример Аллы Шишкиной привести. Она выступает в команде, но получается так, что про неё все знают, а про остальных – нет. Почему так? Потому что она активно и интересно ведёт свои соцсети.

Мне в последнее время соцсети тяжело даются, со скрипом. Мои тренировки – это рутина для меня, мне неинтересно про них рассказывать. Турниры – да, этим я готов делиться. Понятно, что и в обычной жизни есть немало интересного, но это нафиг никому не надо, потому что у всех есть своя жизнь такая же.

А вот у Аллы всё как-то сбалансированно: и про тренировки, и про жизнь, и про еду, и про увлечения – это классно. У меня на это сил не хватает и мотивации, но вообще я всё это поддерживаю. Хотя самый идеальный вариант, это когда ты занимаешься спортом, а у тебя есть человек, который твои соцсети ведёт.

– Может ли молодому спортсмену помешать излишняя популярность в соцсетях? Как не поймать звезду от этого?
– Сложно сказать. Нельзя каждому в голову залезть. А тут всё от конкретного человека зависит. Я вот в последнее время почти полностью ушёл из соцсетей и чувствую себя прекрасно. Почти ничего не читаю, ничего не смотрю, и мне так комфортно. А если ты можешь и в соцсетях сидеть, и быстро бегать – отлично. Критерий успеха для спортсмена всё равно один – это результат.

«Позицию России надо обозначить жёстко и чётко»

– Перейдём к более серьёзным темам. Мы пару дней назад общались с Евгением Трефиловым. И он скептически настроен, говорит, что на Олимпиаду-2024 нас, скорее всего, не пустят. А вы как думаете?
– Я, конечно, оптимист. Мне хочется верить, что всё-таки пустят. Но если реально смотреть на вещи, то всё зависит от ситуации, от того, насколько скоро конфликт разрешится. Если он будет тянуться года три, то всё будет сложно. А если всё быстро закончится, и наметится хоть какой-то позитив в отношениях с мировым сообществом, то, думаю, и вопрос с Олимпийскими играми будет решён. Всё в руках руководства и будет зависеть от него. Я, в принципе, за диалог. И настроен оптимистично. Думаю, этот год мы точно отдохнём, он будет проходным, но в следующем году, надеюсь, всё будет проще.

– То есть, если совсем коротко, с точки зрения спортсменов нужно, чтобы спецоперация быстрее закончилась – верно?
– Да, именно так.

– Нет ли ощущения, что наши легкоатлеты пришли в глухой тупик? И так на турниры еле-еле пробивались, а тут окончательно накрыли всех.
– С одной стороны, что-то такое есть, но с другой — есть активная работа в СМИ, есть информация про Трусову, хорошее промо «Недели лёгкой атлетики». Для меня будто какой-то новый горизонт открывается. У нас такого никогда не было. Получается, не было бы счастья, да несчастье помогло (улыбается).

В последние годы я очень мало в национальных стартах участвовал, разве что в ковидный год. Для меня это всегда ненормальная история, когда я сижу дома и соревнуюсь в России. Но в этом году начался российский сезон, и я в турнирах участвую, я вижу, что можно провести хорошо, да ещё и по телевизору в прайм-тайм показать. Получается, это всё можно было делать и раньше?!

Вот нас отстраняют, а «Матч ТВ» транслирует World Tour, «Бриллиантовую лигу», причём это всё без россиян! Почему?! Что?! Как?! Я не знаю, как это объяснить. Я оптимист, поэтому и говорю, что ситуация-то меняется. Вот только почему нужно было сначала довести до того, что мы оказались в полной заднице, а теперь из неё выкарабкиваемся, я совершенно не понимаю.

– Показывают, наверное, потому что больше показывать нечего. Обратите внимание, сколько в сетке вещания разных чемпионатов России.
– Да, но тут-то соревнования, где россиян вообще нет.

– Хоть что-то международное, что нам ещё не запретили (с улыбкой).
– World Athletics вообще удобную позицию заняли. Мы россиян на турниры не пускаем, а деньги мы берём у них, и трансляции им продаём. Это же всё не бесплатно делается. С их точки зрения всё вообще правильно, а с нашей, оказывается, всё можно было делать. Ну что ж, так победим…

– А что делать-то в итоге с World Athletics? Продолжать безропотно платить или построить свою лёгкую атлетику с блэкджеком и призами?
– Жить по заветам робота Бендера – это отлично (улыбается). Конечно, думаю, что до свидания говорить не нужно, но позицию России более жёстко и чётко обозначить надо. Они напрямую говорят, что деньги с российских штрафов идут на призовые спортсменов на чемпионатах мира, то есть мы всех спортсменов действительно кормить начали. Нам надо тоже свои интересы более чётко и решительно заявлять: либо мы разговариваем о восстановлении и получаем чёткие сроки или гарантии, либо действительно всё. Разрывать всё – это не совсем то, что нам сейчас нужно делать, но обозначить себя надо.

– Там же тоже понимают, что мы не хотим разрывать отношения, поэтому и держат нас на крючке, тянут за него периодически.
– Это да. Но пусть хотя бы с крючка на табуретку в углу пересадят (смеётся).

«Дима Губерниев, спасай!»

– Стартует российский сезон. Вы будете, как многие артисты, устраивать чёс по городам или как-то избирательно выступать на турнирах?
– Второй вариант. Выберу то, что необходимо, плюс то, что поможет лучше подготовиться к необходимому. Опять же у меня сезон после травмы, и я хочу поаккуратничать. Хотя и результат красивый тоже показать охота, а не то, что было на командном чемпионате России. Надо бежать быстрее, это ни в какие ворота, вообще никуда не годится. Нужно найти баланс. Но если взять по количеству, то турниров будет меньше, чем в мой обычный сезон.

– Реально на российском уровне показать те секунды, которые показывают ваши заочные на данный момент соперники на «Бриллиантовой лиге»?
– Как показала практика 2016 года – мне нет. Мне это сделать нереально и сложно. Елена Исинбаева смогла прыгнуть выше, чем олимпийская чемпионка Рио, а я быстрее пробежать вообще никак не смог. Это просто не то, не то пальто. Я старался изо всех сил, но для меня всегда с того момента, как начал заниматься лёгкой атлетикой, такое было характерно. На чемпионате города и чемпионате края я не мог бежать быстрее, чем на чемпионате Сибири. Потом приезжаешь на чемпионат России и бежишь ещё быстрее, потому что соревнования совсем другие. Ты по-другому себя ощущаешь. А когда приезжаешь на чемпионат мира, то бежишь ещё быстрее. У меня так.

– Может, в Сочи на вас сказалась атмосфера? Там чуть ли не закрытый объект был, на который никого из зрителей почему-то не пустили.
– Я не понял, если честно, в чём был прикол. Странная история, я не знаю, как это комментировать. Я понимаю, что это закрытая тренировочная база Министерства спорта, но так, чтобы никому из зрителей нельзя было попасть на соревнования – это неправильно.

– Это к вопросу о том, что мы говорим о развитии, а тут такая история.
– Ну да. Я, конечно, понимаю, можно прийти, уткнуться в закрытые двери, включить трансляцию и смотреть. Но обычно так делают, когда стадион битком и попасть на трибуны уже нельзя! А тут что-то совсем странное.

– Дмитрий Губерниев может помочь спасти лёгкую атлетику? В биатлоне же многое именно на нём держится?
– С языка сняли (улыбается). Я хотел сказать, что то, в каком состоянии нынче биатлон – это, конечно, не целиком и полностью, но во многом его заслуга.

– Он бесспорно сейчас главная звезда нашего биатлона, при всём уважении к российским биатлонистам, добравшимся до медалей в Пекине.
– Да. Он, конечно, очень много сделал для раскрутки. Даже моя тёща смотрит биатлон и очень сильно любит его, не пропускает соревнования. На самом деле, это удивительно, как Губерниев привлекает людей! Естественно, это не секундное дело, он много лет этим занимается. В целом я думаю, что этот человек может раскрутить нас хорошо, если займётся этим.

– Передадим просьбу Дмитрию.
– Дима, спасай (смеётся)! Он, на самом деле, знает и про нас, и про ситуацию. Думаю, если бы он мог спасти, то занялся бы уже давно.

«Доходы упали во много раз»

– Сергей, давайте про финансы. Вы совсем недавно говорили, что много потеряли из-за отсутствия коммерческих стартов, ухода спонсоров. Если в процентах от вашего дохода – это сколько?
– Про проценты сложно говорить – это надо сесть и считать.

– Скажем так, в целом это отразилось на вашей жизни?
– Очень сильно отразилось. Доходы упали прилично, во много раз. Я не жалуюсь, на самом деле, ведь даже сейчас достойно зарабатываю. Однако когда есть дети, деньги уходят только так. Ещё и цены везде выросли.

Я был на сборах в Сочи в марте и сейчас, в июне, прихожу в одни и те же места покушать, а там ценники корректором замазаны и написаны везде новые. Это меня прям дико раздражает. Но лето началось, сезон, вот и всё.

– У российского спортсмена есть два кардинальных выхода из ситуации: можно сменить гражданство, а можно куда-то переехать. Вот, например, пловцы Морозов и Минаков в США спокойно на коммерческих стартах выступают и побеждают. Вы о каком-то из этих двух способов думали?
– Нет, мне они точно не подходят. Гражданство я менять не хочу, меня и здесь неплохо кормят. Да мне уже и годков-то не мало, так что не светит от слова совсем. А насчёт того, чтобы жить в США – у нас есть там коллега, все мы её прекрасно знаем. Дарья Клишина живёт там, соревнуется по возможности. Сейчас, честно говоря, мы видим её в секторе всё реже и реже, тем не менее это позволило ей приехать в Токио и выступить с результатом, аналогичным моему (улыбается). Если говорить про смену паспорта, есть один примечательный пример. Мы все знаем, что с Матвеем Волковым произошло. Молодой парень, перспективный прыгун с шестом, стал белорусским спортсменом.

– Он не угадал немножко.
– Да, он не угадал. Это какая-то злая ирония, которую ни один сценарист не может придумать, только сама жизнь подкидывает такие ситуации. Как видите, смена гражданства тут вообще ничего не дала. Точно так же отстранён.

– Но кто-то же угадывает со страной.
– Я специально оговорился, что это один такой пример. У нас есть ещё спортсмены, которые в Израиль переехали и в другие страны.

«Травма на Олимпиаде – последствия нервяка»

– Вы про Дарью Клишину на Олимпиаде вспомнили и про свой результат. Перед Токио же была почти скандальная борьба за десять квот, все спорили и обсуждали, кому же они должны достаться. После вашей травмы на Играх не было ли претензий и разговоров, что вы заняли чьё-то место?
– Да понятно, что находились такие люди. Понятно, что на каждый роток не накинешь платок. Но я своё место заслужил и заработал, всё у меня было нормально, а то, что произошло потом – случилось как случилось.

Если брать альтернативу, кто ещё мог бы поехать, там есть, конечно, варианты, но не так, что полстраны метило в сборную, а я один такой красивый нарисовался. Я изначально попадал в эту десятку, изначально пытался заслужить в ней место. И то у меня были дикие осложнения с этой допинговой историей. И даже их я преодолел и, несмотря ни на что, пролез. Это не могло всё не сказаться. Получилось грустно, а мог бы быть и хеппи-энд.

– Как у Марии Ласицкене получилось. Настоящий Голливуд!
– Да, это было просто потрясающе!

– По поводу допинговой истории, насколько вообще она из колеи вас выбила перед Олимпиадой? Вы тренироваться-то успевали?
– Тренироваться успевал, времени на это дело не так много уходило, но вот нервов… Это, конечно, отвратительно, ужасно, никому не пожелаю такой участи. Я думаю, что моя травма на Олимпиаде – это во многом последствие всего этого нервяка, психосоматических реакций организма. Там много где отношения в разлад пошли: и с тренером, и дома не сразу всё успокоилось. Очень неприятная история, хочу просто забыть её поскорее.

– А есть понимание, откуда изначально вбросы пошли? Вы довольно критически высказывались в адрес информаторов, звали в суд.
– Подозрения-то есть. Мне журналисты рассказывали, которые в таких ситуациях разбираются, что про всех вбросы появляются заранее – кто и на чём попался. А вбросы по мне оказались не совсем правдой. Странно, что про меня слили не то и не так. Хотя даже если название вещества другое, для рядового читателя это всё равно звучит как «нажрутся своего допинга» и всё такое.

– Тем не менее новость вызвала эффект бомбы, ведь вы ярый борец за права атлетов и против допинга, а тут – запрещённое вещество. Были в этом какая-то абсурдность и какое-то непонимание происходящего.
– Самое плохое тут было то, что я сразу отбиться от этого не мог. Либо я молчу, либо отбиваюсь, но рассказываю всё как есть. Раскрыть всё как есть я сразу не мог, поэтому мне пришлось отбиваться вполсилы. А раз я вполсилы отбиваюсь, значит, не могу целиком, значит, что-то скрываю. И всё, как ком, пошло.

– Соперники вас не упрекали? Заметили вообще эту историю на Западе?
– История чуть просочилась, когда был первый слив, но я ответил, что всё фигня, поэтому за это не стали хвататься. А когда всё закончилось и меня оправдали, моя история просто потонула сначала в истории про нандролон в буррито у Шелби Хулихан, а потом спустя недели две спустя Ша'Карри Ричардсон отстранили. Так что там вообще никому не было до меня дела.

– Не пора ли World Athletics, если бы мы жили в идеальном мире, у американской легкоатлетической федерации спросить, что происходит? В последнее время у них постоянно кого-то из топ-атлетов отстраняют.
– Да, на самом деле, тут как посмотреть и как преподнести. Лёгкая атлетика – самый массовый спорт. Ты выходишь побегать – и ты уже легкоатлет. Очень много чего происходит, в разных странах на это смотрят по-разному, по-разному ситуации освещают. Грубо говоря, для России та ситуация, которую мы обсуждаем, – это одно, а из Америки это вообще может казаться по-другому. Помню, была история по осени. Знаете же про закон Родченкова?

– Тот, который распространяется на любую страну?
– Да. Его же сперва против России принимали. А вы знаете, что он уже сработал один раз? Но против Нигерии. Блессинг Окагбаре жила и тренировалась в США, там же нашла «правильного» доктора для прописывания препаратов. Её прямо из Токио дисквалифицировали. Она, по-моему, пробежала предварительные забеги, и пришла старая проба. И в итоге она попала под действие этого закона. Оказывается, не обязательно выступать для этого под российским флагом.

«Санкции? Да тупо дороже всё стало!»

– Оставим в покое бедных американцев. Перейдём к санкциям. Как они повлияли конкретно на вас? Ощущается ли недостаток обуви, барьеров, формы? Можно ли всё это чем-то российским заменить?
– Мне же можно сказать, что Nike – это большие молодцы, что у них самая крутая обувь (смеётся)? Но если серьёзно, её даже чем-то нероссийским заменить крайне сложно, таких компаний в мире по пальцам пересчитать. Да, магазины Nike сейчас закрываются, но мой контракт, насколько я знаю, действует. Там, конечно, начались сложности с логистикой. Сейчас, если я захочу какие-то вещи заказать, это будет не так просто. Но вопросы все решаемы. Они взяли паузу, но бросать нас не собираются.

– Пока в целом вы какого-то дефицита не ощущаете?
– Пока нет. У меня по кроссовкам всегда запас имеется стратегический. А насчёт барьеров – это легко меняется. Там же палка, палка, огуречик, получился человечек (улыбается). Мы в России это можем произвести, а вот кроссовки, инвентарь и прочее – зарубежные компании, которые могут производить товары такого же качества, по пальцам одной руки можно пересчитать.

– А барьеры профессиональные – иностранного производства?
– Да. Но я видел всякие. Даже у нас в училище стоят разные: сделанные по тендерам за три копейки и нормальные. Мне больше всего нравятся польские барьеры Polanik. Там суть в чём: мне нужно, чтобы я мог взять в охапку десять штук для тренировки и оттащить их туда, куда хочу. Такие лёгкие барьеры дороже, это не железо и дерево, как в советских барьерах, которые кое-где ещё живы. Их-то вообще ничего убить не может, только красить вовремя надо. Но там и один куда-то оттащить та ещё задачка!

– Как санкции сказались на ваших киберспортивных увлечениях? Вы, насколько известно, играете в CS:GO в основном. Конечно, ограничений на игру не вводилось, но есть проблема с пополнением Steam.
– Да, это ужасная проблема (улыбается)! Steam не пополнить, игрушек не купить. Я игрушки люблю, но в последнее время к ним охладел. В кибертурнире поучаствовал, где-то ещё годик полупился, а сейчас для меня игрушки – это способ провести время с друзьями. Если я сам хочу в одно лицо поиграть, допустим, у меня время есть, я, скорее, не буду этого делать. Мне становится интересно не столько играть, сколько что-то создавать самому: моделирование, программирование, что-то типа того. В эту сторону больше тянет.

– Вы только играли или ещё и следили за киберспортом?
– Да, киберспорт я тоже смотрю! Реально «контра» была вместо футбола. В компании вполне себе принято было смотреть не спорт, а киберспорт.

– Последний мэйджор смотрели?
– Нет. В последний год как-то охладел. Я бы очень хотел с вами всё это обсудить, но… Хотя на прошлом сборе я сидел и смотрел трансляции по «контре».

– Про моделирование и программирование поподробнее можете рассказать?
– Это хобби из раздела «руки заняты, голова свободна». Что-то слепить, смоделировать с 3D, нарисовать, что-нибудь изучить, чего я не знаю. Я в школе что-то изучал, а тут что-то новое, хочется потыкать, пописать.

– Курсы для этого проходите или своими силами всё изучаете?
– Меня жаба давит столько денег отдавать на курсы! (смеётся) Их в последнее время развелось столько, что ужас просто. Нездоровая ситуация.

– По санкциям ещё вопрос – что в бытовом плане поменялось для вас? Продукты, детское питание, одежда – как на этом сказывается?
– Да тупо дороже всё стало! И для меня теперь понятие зайти в аптеку – это зайти в три аптеки (улыбается). Вот так.

– Столкнулись ли с проблемой, что какие-то лекарства или спортивные препараты больше не поставляют в Россию?
– Вот как раз после того, как зайду в три аптеки, в принципе, я нахожу всё, что нужно. По спортивной части всё есть, но это стало намного сложнее найти. Раньше это было на каждом шагу, а теперь нужно поискать, заказать.

«Мы можем сделать хорошо. Ну, хотя бы лучше, чем обычно»

– В марте соперники, друзья-иностранцы писали ли слова поддержки или все, в общем-то, привыкли, что россиян и так на турнирах почти нет?
– Лёгкая атлетика большая, народу в ней много, и большинство даже не знает, что у нас что-то происходит. Я помню, что, когда приехал и начал выступать в нейтральном статусе, меня спрашивали про белый флажок: «А что такое?». Когда рассказывал, отвечали: «Так вот почему тебя на Олимпийских играх не было! А мы-то думали, что ты заболел».

– Получается, всем всё равно?
– На самом деле, я тоже мало общаюсь с коллегами по этому опасному бизнесу (смеётся). Переписываюсь с кем-то редко. Украина сразу, как всё началось, начала писать, видео слать, фото, перепосты всяких гадостей. Это и была одна из причин, по которой я забил на соцсети. Они давно уже копились, а это стало последней каплей. Люди стали творить какую-то дрянь. У меня больше всего контактов из иностранцев было с братскими республиками по очевидным причинам. А они слали такое!

– Сейчас по-прежнему шлют?
– Я не знаю (улыбается). Из популярной запрещённой сейчас соцсети я ушёл, завёл уютную «телегу» на тысячу подписчиков – там хорошо. Я бы и без спецоперации ушёл, всё какого-то повода ждал, наверное.

– Как дела с легкоатлетическим манежем в Барнауле, о котором вы раньше рассказывали, что там «ужас-ужас»?
– Я, конечно, оптимист и всё такое, да и ругать людей просто так не хочется, но всё как-то грустнее и грустнее. Те объекты, на которых мы тренируемся, у нас так и остаются. Но у нас раньше также был манеж Алтайского государственного технического университета, где проводили все зимние соревнования в регионе. Потому что зима у нас такая хорошая, обстоятельная, в пять месяцев. Тренироваться и соревноваться где-то надо. У нас это единственный подобный объект, больше нет. И сложность в том, что это объект вузовский, поэтому Минспорт с этим ничего сделать не может – пытались и пробовали.

Вот вуз им и распоряжается, как хочет. Захотели сделать реконструкцию, чтобы вместо легкоатлетического манежа у них было три мини-футбольных поля, и чуть было не сделали. Только на последних стадиях согласования мы с тренером пошли к губернатору и в итоге такую реконструкцию отменили. Зато сделали другую – дорожки переложили такие, что по ним нельзя бегать в шипах. Соответственно, все соревнования идут мимо.

У меня об этом впечатление свежо, потому что есть турнир на призы Сергея Шубенкова. Мы уже несколько лет его проводим. Раньше мы всё проводили в этом манеже в начале декабря. Эти даты были выбраны неслучайно: и я посвободнее, и тренировок нет, и школьники могут прийти, потому что летом ты их не соберёшь столько, ведь все разъехались. Было хорошо. А сейчас нам бросить эту затею уже нельзя, поэтому приходится проводить в апреле. В апреле я на сборах, организацией турнира занимается моя мама, а я не могу всё на контроле держать. Всё проводится хорошо и классно, но не совсем так, как я хотел бы. Чтобы сделать так, как я бы хотел, это надо самому делать. А в апреле я делать не могу. Поэтому нам не хватает манежа в таком виде. А в плане моего тренировочного процесса, тьфу-тьфу, всё нормально.

– Сергей, лет десять назад, году в 2013-м, когда в «Лужниках» проходил чемпионат мира, наша лёгкая атлетика была прекрасным видом спорта, ярким зрелищем, привлекающим внимание. Теперь всё изменилось не в лучшую сторону. Как вернуться к тому ощущению, которое было в 2013-м?
– Насчёт 2013 года я согласен, тогда было круто. Как это вернуть? Не знаю (тяжело вздыхает). Работать помаленьку, по чуть-чуть, год за годом работать.

У нас сейчас, например, РУСАДА совершенно не такое, какое было раньше – уже один момент есть правильный. Соревнования начинаем проводить, какие-то промоушены интересные организуем, вроде тенденция тоже положительная, всё идёт куда надо. С одной стороны, со дна выбираемся, но с другой – мировая лёгкая атлетика деградирует. Мне кажется, мы целым миром немного не туда идём. Это видно по соревнованиям, по количеству участников, по размерам призовых. Особенно если послушать более возрастных коллег, которые рассказывают про шальные «котлеты» с пятисотками евро…

– Это кто вам такое рассказывал?
– Это Дэвид Оливер как-то на ностальгию вышел. Он рассказывал, что в конце 90-х тренировался в Европе и практически каждую неделю мог позволить себе поехать куда-то посоревноваться. Ему столько денег платили за то, чтобы просто приехал на турнир и показался там, что можно сравнить с первым местом в «Бриллиантовой лиге» сейчас. Вот он об этой грустной нотке говорит. И Карл Льюис постоянно такой настрой включает, хотя кто бы говорил.

Есть такой момент, что Примо Небиоло в 80-х лёгкую атлетику вытащил из, по сути, того времени, когда она существовала от Олимпиады до другой, и вроде бы всё стало хорошо. А сейчас тенденция такая, не тревожная, но всё чётко и очень медленно на понижение идёт. Да и спорт в целом, мне кажется, менее интересен общественности становится. Но это сугубо моё впечатление.

– Невесёлый вывод. А что делать-то?
– Нам сейчас нужно на самих себе сосредоточиться. В условиях, когда в мире всё плохо, мы можем сделать хорошо. Хотя бы лучше, чем обычно (улыбается).